Глава 7

Уже немолодой, лет за сорок, полноватый человек впервые в жизни не знал, что делать, и поэтому пребывал в полнейшей растерянности. За свою достаточно долгую и насыщенную карьеру он не раз попадал в щекотливые ситуации и всегда выходил из них победителем, но на этот раз что-то пошло не так. Человек встал и, шаркая спадающими из-за отсутствия шнурков ботинками, еще раз обошёл в кромешной темноте маленькое помещение, ощупывая руками холодные влажноватые бревна. Делал он это не в первый раз, скорее желая отвлечься от неприятных мыслей, нежели снова пытаясь позвать кого-то через запертую дверь, набранную из двухдюймовых досок, скреплённых большими болтами. Оставив через некоторое время своё бессмысленное занятие, он так же на ощупь вернулся на место – грубо сколоченный из неструганных досок топчан, на свалявшийся, пахнущий плесенью и прелым сеном матрас.

С юных лет Кирилл Иннокентьевич, тогда еще просто Кирюша, и в гимназии, и позже, в университете, обнаружил у себя практически звериное чутье и завидную интуицию, безошибочно определяя в спорных ситуациях сильнейшего и вовремя примыкая к побеждающей стороне. Что далеко не в последнюю очередь послужило залогом его если и не головокружительной, то, во всяком случае, очень удачной карьеры.

За последнее время Кирилл Иннокентьевич уже попривык к тому, что, являясь незаменимым помощником столь могущественного человека, как Александр Иванович Гучков, и выполняя его не подлежащие широкому оглашению, деликатные «особые поручения», является проводником его воли, его глазами, ушами, а иногда и карающей десницей. И его уже не удивляло и не шокировало, а лишь немного забавляло то, что даже некоторые аристократические дамы были готовы на очень многое, чтобы заслужить его благосклонность, а на лицах вальяжных сановников появлялось наигранное дружелюбно-лебезящее выражение при его появлении. Иногда ему даже казалось, что сам патрон прислушивается к его советам, многие из которых, само собой, были дельными и единственно правильными в сложившихся ситуациях. Вплоть до последней…

Когда Александр Иванович поручил ему собрать всю информацию о семье некоего капитана Гурова, Кирилл Иннокентьевич справился довольно быстро, используя многочисленные связи в отделениях Земгора, Красного Креста и иных организациях. И незамедлительно доложил обо всем, включая и «интересное» положение супруги капитана, что вроде бы усложняло предстоящие действия, но затем, следуя внезапному озарению, предложил план действий, показавшийся очень удачным и заслуживший одобрение благодетеля. И даже сам взялся осуществить задуманное. Александр Иванович внёс некоторые коррективы и обеспечил группой боевиков с помощью князя Урусова, с которым был в очень хороших отношениях.

Всё шло как и задумывалось, и даже когда этот капитанишка выскочил как чёртик из табакерки и Кириллу Иннокентьевичу пришлось претерпеть некоторые физические неудобства и немного отойти от первоначального плана, он не слишком огорчился. В его практике уже было несколько моментов, когда оппоненты точно так же горячились. Но ровно до того момента, пока не узнавали, чьи именно поручения он выполняет, а услышав магическое имя, сдувались, как лопнувшие мыльные пузыри, и победа всегда была на его стороне.

Но в этот раз такого не произошло. Кирилл Иннокентьевич спокойно позволил посадить себя в поезд, рассчитывая в душе лицезреть удивление Александра Ивановича, когда он доложит, что привёз не только супругу героя, но и его самого, готового к спокойному разговору и сотрудничеству.

Однако Гуров отреагировал на новость совсем не так, как хотелось бы. Фамилия Гучкова не произвела на него абсолютно никакого впечатления. Он индифферентно предложил помолчать, обещая, что времени для подробного разговора впереди будет еще предостаточно, и заставил выпить таблетку люминала. Дальнейшее Кирилл Иннокентьевич помнил с трудом. Рано утром они сошли на какой-то станции и сели в две окрашенные в зелёный, защитный цвет пролётки, где ему тут же надели на голову плотный мешок и связали руки…

Размышления прервал невнятный шум снаружи и последовавший за ним скрежет ключа в замочной скважине. Свет керосиновой лампы после полной темноты показался ослепительно ярким, и Кирилл Иннокентьевич невольно прикрыл глаза рукой.

– Ну что ж, господин хороший, вы еще в поезде хотели побеседовать, теперь у меня есть немного свободного времени, – в комнатке раздается вежливо-насмешливый голос Гурова. – Так о чем вы хотели поболтать?

– Господин капитан! – Нервное напряжение Кирилла Иннокентьевича вылилось в истеричном крике. – Вы отдаёт себе отчёт?! По какому, чёрт возьми, праву вы со мной так обращаетесь?! В конце концов, это неслыханно! Это возмутительно!.. Это…

– Поберегите свой ораторский талант для другого случая, милейший, – в голосе капитана теперь слышится лязг металла. – Насчёт своих прав будете шуметь в другом месте и в другое время… Если, конечно, доживёте до этого момента.

Последние слова заставили Кирилла Иннокентьевича замолкнуть на полуслове. Точнее, даже не слова и даже не тон, которым они были произнесены, а взгляд, в котором светилась холодная ярость. Та, которая не затмевает разум, а наоборот, придаёт ему силы и решимость, делает мысли чёткими и ясными.

– Вы назвались моим близким Кириллом Иннокентьевичем, – Гуров продолжает говорить уже спокойным, размеренным тоном. – Мне всё равно, настоящее это имя или вымышленное. Для простоты я буду называть вас так. А говорить мы будем о другом. Точнее, я буду задавать вопросы, а вы – давать на них ясные и чёткие ответы.

– На что вы надеетесь, Денис Анатольевич? – К Кириллу Иннокентьевичу потихоньку стала возвращаться уверенность в себе. – Вы же понимаете, что меня будут искать. Очень тщательно и со всем рвением…