– Машина?

– Да. Такие всегда привлекают внимание, даже если в них ничего не понимаешь. К тому же её появление вышло слишком уж громким для нашего тихого городка. Разумеется, это вызвало у всех повышенное любопытство. Здесь, в Квебек-сити, таких и не сыскать… – пробормотала Рене, а потом задумчиво добавила. – Да и некуда на них ездить.

– Вот как. Значит, скандальный специалист – любитель громкой музыки, – словно обращаясь к самой себе, сказала Энгтан. И вновь тёмно-вишнёвые губы чуть жутковато растянулись.

– Я не говорила, но вы угадали. У нас даже стёкла дрожали.

– Вот как… – снова задумчиво произнесла женщина, а потом откинулась на спинку пластикового стула и поднесла к лицу руку.

Она осторожно провела по подбородку кончиками пальцев, потёрла переносицу, и Рене могла ошибаться, но, похоже, это была попытка скрыть выражение откровенного самодовольства. Неожиданно Лиллиан Энгтан вскинула взгляд и уставилась прямо в глаза не ожидавшей такого Рене, прежде чем откровенно фальшиво улыбнулась.

– Последний вопрос, мисс Роше, и я вас отпущу.

–Je vous écoute11, – тихо проговорила Рене, от внезапности сбиваясь на привычный французский.

– К кому именно на стажировку собирался отправить вас Чарльз?

Взгляд миссис Энгтан был неимоверно тяжёлым. Столь же плотным, как отсыревшая земля; как намокший под дождем плащ; как… Господи! Рене отчего-то нервно сглотнула, прежде чем произнести враз пересохшими губами шесть слов.

– К Колину Энгтану. К вашему сыну.

Рене сидела за столом в ординаторской и машинально раскачивала без того расшатанный стул. Вперёд-назад. Вперёд-назад. Её взгляд бездумно следил, как мерцал на экране портал для резидентов. Голубыми конвертами там светились пятнадцать заявок в больницы провинции, и по прошлому опыту Рене уже знала, что впереди её ждали изматывающие недели бесконечных интервью. На них тщательнейшим образом проверят её теоретические знания, зачитают CV и едва ли не по буквам разберут скопившиеся за десять лет публикации в научных журналах. А после всего останется только ждать и надеяться, что её не сошлют куда-нибудь на отшиб Тадуссака. Несмотря на полученный вид на жительство, Рене была чужой для этой страны. Она вздохнула и снова качнулась на стуле.

Спустя несколько дней после похорон, отделение нейрохирургии жило в привычном темпе, не в силах хотя бы на минутку остановиться и отдышаться. Кто-то куда-то спешил, кто-то что-то зубрил или же с криками обсуждал, наставники ругались на резидентов, резиденты спорили между собой – кто виноват и что стоило делать. Из динамиков то и дело доносилось привычное информирование про «код синий» где-нибудь в неотложке, после чего сразу слышался топот. Крутанувшись в кресле, Рене замерла и упёрлась взглядом в светло-зелёный костюм операционной сестры.

– Разговор может подождать до конца обеда? – вяло спросила Рене и кивнула в сторону почти нетронутого контейнера с едой, пока сама накручивала на палец прядь белокурых волос.

– Ты всё равно не ешь, – пожала плечами Энн.

– Жду, пока выветрится аромат твоих тюрингских колбасок.

– Вообще-то, франкфуртских! – возмутилась медсестра, а затем принюхалась и скривилась. – Фу! Что за дрянь?

– Цветная капуста с приправой из франкфуртских колбасок недельной давности, – всё так же равнодушно откликнулась Рене, но медсестра не слушала.

– Ты бы хоть кленовым сиропом её полила. Иначе же невозможно! Кошмарная гадость. – Она скривилась, вызвав ответный длинный вздох. Кажется, ждать до конца положенного обеденного перерыва Энни не собиралась.

– Что ты хотела?