Ей было так больно. Нет, не от слов Малфоя, они как раз таки отвлекали от боли внутри, а больно оттого, что Малфой был единственным, кто не притворялся и был абсолютно честен перед ней. Никаких фальшивых вежливых улыбок, как полагается аристократу, никаких фальшивых ласковых слов. Никакой фальши. Он был чист. Он всегда говорил то, что думал и хотя порой было обидно в прошлом, Гермиона понимала, что он тот человек, который всегда будет говорить чем правду, всю правду, без фальши.

– Черт, Малфой. Знаешь, я рада, что ты пришел, – улыбка скользнула на лице Гермионы, она говорила тихо. Она говорила правду. Правду, которую так сильно боялся услышать Драко. Он вздрогнул, но не подал виду, что удивлен или же шокирован, а если быть точнее испуган.

– Ты случаем не больна? Мне кажется, ты бредишь, Грейнджер, – очередные слова, которые Драко довались так больно, отдавая по сердцу, которого казалось

бы не должно быть у такого как он.

Но оно есть, и сейчас слишком часто бьётся в груди.

– Ты не заденешь меня этим, Малфой. Попробуй что-нибудь посложнее, – ухмыльнулась Гермиона, собирая волнистые каштановые волосы в хвост и открывая виду парня своё бледное узкое лицо с высокими скулами и синяками под глазами.

Он подошёл ближе и оказавшись рядом с ней, взял её лицо в свои ледяные руки за подбородок, второй рукой он нежно дотронулся по мокрой щеки и погладил её большим пальцем, наслаждаясь мягкостью и нежностью кожи. Гермиона прикрыла глаза, наслаждаясь таким грязным прикосновением врага, но это ей черт возьми нравилось.

– С днём рождения, Грейнджер, – Девушка открыла глаза и увидела в руке Драко письмо, на котором были написаны два слова «Любимой дочери».Слезы вновь побежали по бледному лицу и Гермиона взглянула на Драко, чье лицо также оставалось непроницаемым, а внутри него творился самый настоящий ураган.

Он отрицал. Отрицал это так долго, что забывал обо всём, даже такой элементарном, как сон, всё время думая о той, которую всю жизнь оскорблял и унижал, о той, которая не уступала ему ни в этой перепалке, о той, которая могла дать отпор, когда Драко доводил её и она злилась, метая молнии своими прекрасными карими глазами, которые стали для Малфоя неотъемлемой части его собвеннной жизни.

Он не хотел признаваться себе в том, что зависим от Грейнджер, что беспокоиться о ней, ревнует, черт побери!

Он не хотел признаваться себе в том, что любит её и это сводило его с ума, делая безумным.

Но она не должна была знать этого, это была его слабость. Его слабость под названием Гермиона Грейнджер.

Кареглазая медленно, дрожащими тонкими пальцами взяла из рук Драко письмо, которое оставили её родители перед смертью, которые попросили его – Малфоя – передать письмо их дочери. Он видел слёзы на глазах её матери, видел, как она боролась с болью, он видел, как со страданием смотрел на него её отец, лишь бы не закричать от жуткой боли, причиненной круциатусом. Он смотрел на него – Драко– с надеждой и парню стало настолько больно оттого, что родителям чертовой заучки Грейнджер грозит смерть от рук чокнутых пожирателей, но ничего не мог поделать, иначе бы сдох сам от их рук.

Ему было настолько противно от самого себя в тот момент, что захотелось разгромить свой Чертов мэнор, лишь бы не видеть пожирателей, Волан-де-Морта, убийств, пыток, не слышать криков. Но самое ужасное было то, что он тоже стал пожирателем. Страх за родителей, за семью был слишком сильным. Он был хитёр и умен, когда близким не грозила опасность, поэтому никогда и никого не убивал, всё делали за него. Всё миссии, на которые посылал его Волан-де-Морт были исполнены другими, Драко лишь наблюдал со стороны, ненавидя себя.

Сейчас он наблюдал, как Грейнджер аккуратно открыла письмо и начала читать его, обливаясь слезами, а когда она закончила читать его через несколько минут, то прикусила нижнюю губу, чтобы не завыть во весь голос. Это было прощальное письмо её родителей, их почерк был корявым и не совсем понятны, а бумага была неровной и некоторые словами рассплыты – они плакали, когда писали это. Они умирали, но продолжали писать письмо.

– Это не ты убил их, Малфой. Я всегда это знала, – голос Гермионы звучал твердо, но в конце дрогнул и карие глаза наполненные болью и слезами, встретились в серыми, которые смотрели прямо в её душу с такой нежностью, что Гермиона не сразу поняла, что перед ней Драко Малфой.

– Прости, я не смог их спасти, – он говорил тихо. Он никогда не извинялся. Сердце бешено билось в груди, ему было больно смотреть на Гермиону, которая пыталась не показывать свою боль, свою печаль. Она пыталась быть сильной, даже после того, что происходит с ней.

– Я знаю, я знаю это, Драко. Ты не представляешь, как я благодарна тебе за всё, и сейчас мне совершенно наплевать, что будет дальше, какую маску ты наденешь завтра, какие оскорбления посыпятся в мой адрес. Мне наплевать на всё это. Я знаю, что ты не такой, Малфой и тебе не убедить меня в обратном, так что просто заткнись и не пытайся всё испортить, – она закончила свою речь печально улыбнувшись и резко обнимая Драко, прижимаясь к такому же холодному телу, но это сейчас было неважно. Он обнял её в ответ и она удобно устроилась на его плече, а он поглаживал её по спине.

Этот момент был первым моментом, который дал трещину в ледяных стенах, которые они выставили вокруг себя.

========== 14 ==========