Включать машинку посреди вагона, на глазах множества свидетелей, не стоило. Пойдут ненужные разговоры, лишние хроноклазмы разразятся. Он собирался сойти на ближайшей станции, укрыться за кустами или в другом укромном уголке, где нет лишних глаз. Наверное, потом его сочтут дезертиром или без вести пропавшим.
– Прытко тарахтим по шпалам, – сказал он бодро. – Скоро ли будет Витебск?
Его не расслышали – братва резалась в какую-то извращенную карточную игру, но не «дурака», не «очко» и не «буру». Левантов пересел поближе из соседней секции, тоже посмотрел в окно и проговорил:
– Машинисты гонят полным ходом, не иначе наркомы торопятся в столицу воротиться. Витебск проследовали без остановки, когда я только проснулся. Часа за полтора до тебя. Не помнишь, какая станция следующая?
– Вроде бы из больших должны быть Новосокольников, Дно, а дальше – Царское Село… На таких скоростях к утру будем в Питере.
– К утру? Паровоз пройдет весь путь, не заправляясь углем и водой?
– Даже не знаю… Самому хочется сойти на берег.
Гога подал умную идею. Скорее всего, паровоз поставят на бункеровку. Вот на этой-то остановке и надо будет осторожненько покинуть вагон – якобы по нужде. Иначе как бы не пришлось ночью прыгать со ступеньки в снег с риском напороться на опасные острые предметы…
Воображение принялось подбрасывать еще более мрачные варианты, однако вновь появился товарищ Адам, пригласивший Мамаева и Левантова пройти за ним. Утешало лишь, что не было приказа оставить оружие в вагоне.
Впрочем, от пистолетов их освободили простейшим способом – Подвойский любезно предложил снять верхнее платье. Браунинг Романа остался в кармане дубленки. Левантов, скинув шинель, собирался повесить кобуру на гимнастерку, но Дзержинский протянул руку, отобрал ремень и спросил доброжелательным голосом:
– Где раздобыли парабеллум?
– В последних боях германца сильно побили. Снял с дохлого офицера.
Железный Феликс расстегнул кобуру, вытащил длинноствольный пистолет, зачем-то рассмотрел фабричное клеймо, одобрительно кивнул. Затем снова вложил парабеллум в деревянную коробку, но не вернул Георгию, а повесил ремень на спинку своего стула и предложил товарищам садиться.
Подошел Сталин, приветливо улыбнулся (знаем мы, чем твои шуточки-улыбочки кончаются, забеспокоился Роман) и осведомился:
– Не откажетесь с нами отобедать?
Незнакомый мужик в кавалерийском мундире принес большую кастрюлю, из-под крышки которой выбивался ароматный пар. Поставив кастрюлю на стол, кавалерист ушел, но вскоре вернулся со стопкой тарелок, ложками и буханкой хлеба – опять-таки черного. В следующий заход на столе появились миска соленых огурцов, стаканы и большая бутылка с прозрачной жидкостью. Хотя на бутылке не было этикетки, Рома предположил, что в стеклянном сосуде находится водка, и угадал.
– Угощайтесь, товарищи, – пугающе ласково произнес Дзержинский.
Борщ оказался жиденький. Роману досталось полкартофелины, кусок сала и немного капусты. Учитывая время и место действия, не так уж плохо. Сталин предложил выпить за успешное выполнение важного задания революционного Советского правительства. Водка шершаво, как жидкий напильник, полилась в гортань, напомнив «Московскую» провинциального розлива или «Сибирскую», появившуюся на прилавках незадолго до Олимпиады.
Худшие опасения Романа сбылись молниеносно. Умудренные подпольным опытом большевики-конспираторы непринужденно превратили застольную беседу в основательный допрос. Даже странно, что они так поздно решили выведывать подробности темного прошлого подозрительной парочки.
Первым попал в обработку Левантов. Радиста-пулеметчика раскручивал Подвойский, дотошно расспрашивая про дела на Румынском фронте. Георгий отвечал словоохотливо и рассеянно, все время поглядывая на бутылку. Внезапная лаконичность поразила Георгия, когда разговор зашел о его жизни перед войной и во время войны. Опустив глаза в почти пустую тарелку, солдат буркнул: