Чей-то голос – вроде бы Назара – прогудел в отдалении:

– Проснулся, кажись. Значит, живой.

Другой голос – тоже смутно знакомый – добавил:

– Здоров ты спать. Чай, писарем служил али пожарником.

Отмахнувшись, он пошел – по зову мочевого пузыря – в конец вагона. На этот раз он был ученый и прихватил котелок теплой воды, а в кармане бушлата со вчерашнего дня припас газетку и кусок мыла для правильной гигиены.

За окнами торопливо бежали сугробы, кусты, верстовые столбы. Вернувшись к своим, Рома поинтересовался:

– Завтрак я, конечно, проспал?

– Побудки не было, – усмехнулся Павел Андрющенко. – Держи, мы тебе оставили. Обеда пока не предвидится.

Матрос передал командиру отделения газетный сверток, в котором обнаружились несколько ломтей черного хлеба и сала, вареная картофелина, четвертушка луковицы, а также соленый огурец.

– Откуда такая роскошь? – поразился Роман. – Неужели ресторан обчистили?

Бойцы дружно посмеялись и поведали, что купили у теток, торговавших на вокзале. Причем не отобрали, угрожая лязганьем затворов, а честно расплатились. Откуда взялись деньги, Рома спрашивать не стал – видел, как братишки шарили в карманах убитых перед Ставкой погромщиков. Ну что поделаешь, на войне всякое случается.

Понимающе глядя, с какой жадностью оголодавший журналист поглощает дары фронтовой удачи, Батя грустно сказал:

– Обманул нас пулеметчик, не разжились мы выпивкой в генеральской столовой.

– Кто же знал, что там сразу часовых поставят, – вздыхая, оправдывался Левантов. – И на вокзале самогона не нашлось, до нас кто-то оприходовал.

– Самогон-то найдется, – сообщил Батя, строго добавив: – Только не советую пить. Пока вы дрыхли, как два сурка, приходил литвин из штаба. Вроде как наркомы с вами покалякать хочут. Так что подшивайте чистые воротнички, сапоги ваксой до блеска надрайте – вас еще позовут.

– Кого нас? – не понял Роман. – И за какой надобностью нас вызывали?

– Нам того не докладывали. – Цусимский ветеран развел громадными лапищами. – А звали вас двоих – тебя и Егорку.

Иван Савельич кивнул на Левантова. Тот сделал удивленное лицо, почесал зарастающую щетиной щеку и зачем-то уточнил:

– Я, уважаемый, не Егор, а Гога… Хотя называй как хочешь.

Доедая последние куски огурца, сала и картошки, Роман рассеянно слушал, как несколько матросов хвастаются: мол, успели поваляться на станции с гарными дивчинами, запросившими за услуги совсем дешевую цену. «Кстати о гарных дивчинах… – машинально подумал Рома. – Пора возвращаться в цивилизованные времена. Свои дела здесь я, кажется, закончил».