— Вижу, время ты даром не терял? — хмуро спросил я мосье. — Но, похоже, она тебя бросила.
— Tout ca c"est des betises,[9] — ответил он. — Слышали, как ласково она меня назвала: шерамижник[10] — дррружочек, такая милая смесь языков…
— Скотина! Небось, пользовался моей кроватью! — возмутился я.
— А что ж прррикажете-с, барррин! — развел он руками. — Последний день… Так уж надо было-с…
— Что значит — последний день? — спросил я.
— То и значит-с, что Шевалдышев нынче-с обещал нас выгнать на улицу-с, если мы не заплатим-с, — сообщил мосье. — А чем-с нам платить? А вы-то, сударррь мой, должны были еще в прррошлом-с году-с пррриехать! А не пррриехали-с и весточки, сударррь мой, не прррислали! Мы уж, прррости Господи, самое худшее-с думали! И денежек-с, денежек-с не прррислали вы, сударррь вы мой!
Из последних слов французской канальи выходило, что если бы я, к примеру, помер, не прислав ему денежек, то поступил бы совсем уж по-свински.
— И ты, значит, скотина, решил, что можно девок в мою постель таскать?! — рявкнул я, размышляя, что лучше: дать ему в рыло или факелом подпалить его пышные усы.
— Так и вы, сударррь мой, вррремя не террряли-с даррром, — возразил мосье Лепо, кивнув в сторону Ильинки, куда увезли незнакомую блондинку.
А два трупа, остывавшие в двух шагах от Кремля, говорили о том, что я уже влип в историю, в которой незнакомой девушке отведено решительно не последнее место.
Глава 2
Вскоре собралось столько зевак, что их тени слились в черную кляксу, колыхавшуюся на стене. Лепо отнес мой дорожный сундук домой и, одевшись потеплее, вернулся сторожить трупы до появления городовых.
Два господина в одинаковых черных пальто привлекли мое внимание тем, что, напротив, явно старались избежать внимания к своим персонам. Немного потоптавшись, они потихоньку отделились от толпы и скрылись в нашем подъезде. Должно быть, какие-то новые квартиранты, кажется, на третьем этаже как раз рядом с комнатами самого владельца в конце прошлого года освободились площади.
Я забрал у Лепо факел и отправился к Шевалдышеву. Каналья купец кудахтал от радости, что увидел меня живым и здоровым после длительного моего отсутствия неизвестно где и давешней стрельбы под окнами, и при этом сокрушался, что не может позволить остаться мне, поскольку успел получить задаток от нового жильца, который намерен въехать в комнаты через неделю. В чем-то он был неискренен, но в чем именно, я не знал, да и не имел желания допытываться. Я снял с крюка его же шапку, надел ее на правый кулак и дал ему в морду.
— Задаток, если и впрямь взял, придется отдать, — наказал я ему. — А если не брал, то вот тебе за вранье!
Дал я ему еще раз в морду, и тут в дверь постучали. Примчался приказчик из Ветошного ряда — сообщить, что приехали полицеймейстер с квартальным и драгунами и просят меня спуститься.
— Кончилось ваше время-то, кончилось! Вот пожалуюсь я императору! — прокричал вслед Шевалдышев.
Я вышел на улицу вслед за помиравшим от любопытства мальчишкой. Несмотря на раннее утро, у дома собралась толпа зевак. От факелов и разложенных костров стало совсем светло.
Полицеймейстер Шварц допрашивал французишку, который мял в руках мою простреленную треуголку, поеживался от холода, но на вопросы отвечал столь обстоятельно, будто во время всего происшествия не стоял, зажмурившись и чуть в штаны не наложив, а лично следил за всеми тремя пулями на протяжении каждого дюйма[12] отпущенного им пути. Квартальный осматривал трупы, а драгуны уговаривали толпу разойтись. Лошади, запряженные в карету, топтались над телом кучера и нервно похрапывали.