Она вздрогнула.
– Вчера возле школы. После уроков.
– И что он сказал тебе?
Шубин пожал плечами:
– Мы не говорили… Ты же спросила, когда я его видел, а не когда разговаривал…
Оля промолчала.
– Ты знаешь, – пробормотал Шубин, – мне показалось, что он не в себе. Может быть, он… задолжал кому-то?
Оля снова поразилась, до чего слабо сидящий рядом мужчина представляет интересы и потребности собственного сына.
Они возмутительно похожи друг на друга. Только одному тринадцать, другому сорок с хвостиком. Оба одинаково беспомощны, когда заходит речь о серьезных вещах. Оба представляют жизнь по кино и книжкам. А Жека даже книжек не читает…
Ох, лучше бы объяснить все Шубину в другое время и в другой обстановке. Многое зависит от того, как он воспримет новость, сейчас не особенно удачный момент, но и оттягивать дальше нельзя – все, время пошло, секундомер запущен…
– Никому он не задолжал, не колется, клей не нюхает, девочек у него нет. А ушел он потому, что я ему врезала по морде.
Шубин посмотрел на нее, как похмельная сова. Такими же круглыми полоумными глазами.
– Да-да, – она нервно засмеялась. – Можешь не пялиться, это я зря, конечно, сделала, но очень уж он меня достал… Он упертый, как осел. Очень похожий на своего папу.
Шубин молчал, и это ее злило.
– Поехали, – она откинулась на спинку сидения. – Поехали обратно.
Машина плыла сквозь дождь, будто батискаф. На площади Победы мигали желтым светофоры. Фонари отражались в зеркальном асфальте. И никого. Ни одной машины.
Выехали на Проспект.
Оля любила эту дорогу, особенно вечером – когда красно-белые потоки огней сливаются в одну подвижную гирлянду. Но сейчас огней почти не было. Четыре часа утра… Темень. Дождь.
Ей показалось, что Шубин едет слишком осторожно и медленно. А потом, когда после ее раздраженной просьбы он поддал газу – наоборот, что слишком быстро, что для ночной скользкой улицы такая скорость неразумна…
Олина тайна была подобна горячему углю, спрятанному под одеждой. Не было больше сил – и необходимости – терпеть; Оле захотелось поразить Шубина прямо сейчас. Прервать полупрезрительное молчание, которое установилось в салоне после реплики про оплеуху.