Это были первые его слова за весь последний час. До этого говорили Дима и Ольга – перебивая друг друга, поочередно, дуэтом.

Ольга вошла в комнату, не снимая ботинок. Обрушилась в кресло; сейчас ей, моложавой тридцатитрехлетней женщине, можно было дать все сорок пять. Дима даже испугался.

– Ты… – сквозь зубы сказал он, взяв сына за тощее плечо и с трудом удерживаясь, чтобы не сдавить сильнее. – Ты посмотри, до чего мать довел…

Глаза у Женьки были Ольгины – большие и серые. И холодные, как осень:

– Уж как ТЫ ее довел, мне за всю жизнь не довести.

Стряхнул враз ослабевшую отцову руку. Двинулся в спальню, но на пороге остановился. Обернулся к безучастно глядящей в окно Ольге:

– Все, ладно, убегать не буду. Договорились. Мир, дружба, жувачка.

Ольга молчала.

– А в Америку свою езжайте сами, если хотите, – сказал Женька куда менее уверенно.

– И поедем, – отозвалась Ольга, не оборачиваясь. – Мы с отцом поедем, а ты останешься здесь. В интернате, или как хочешь.

Сын постоял еще – но Ольга так и не посмотрела на него.

Женька ушел в спальню, очень аккуратно и очень плотно прикрыв за собой дверь.

В машине ей казалось – только доползти до квартиры, упасть хоть на коврик в прихожей и спать, спать, спать!

Теперь сна не было ни в одном глазу.

Жекины ботинки стояли у входной двери – два комка грязи. Оля взяла их, чтобы нести в ванную – они показались ей неподъемно тяжелыми; загадка скоро разъяснилась: вытаскивая стельки, она чуть не выронила себе на ноги две металлических пластинки – одну за другой.

– Бли-ин… Это что еще такое?

Ясно, что за два часа ботинки не высохнут, и Жеке придется идти в школу в кроссовках…

Шубин мешал ей. Мешал больше, чем неудобно стоящий шкаф; зря она пригласила бывшего мужа зайти в квартиру. Непонятно, что на нее нашло, что за благие намерения… Объяснить Шубину его задание она могла бы и на нейтральной территории.

И еще – ей было стыдно за ту истерику в машине. Развезло. Раскисла. Укатал ее этот маленький негодяй.

– Что ты стоишь на дороге? Сядь куда-нибудь, я сейчас кофе сварю…