Книги

Хроники мегаполиса

22
18
20
22
24
26
28
30

Боря улыбнулся – улыбкой горькой и безжалостной:

– Ты сыну говорила, что отец у него не мужчина? Ни на что не способен, все за него надо решать самим? Говорила?

Стало тихо, и слышно было муху, безуспешно пытающуюся пробиться сквозь мутное оконное стекло – на свободу.

– Мужчина, – тихо сказал Боря, – это гордыня. Это… философия. Вон видишь – жужжит? А тут – жужжи-не жужжи… Вот как он.

– Это она, – сказала Ольга. – Муха.

– Это он, – сказал Боря чуть снисходительно, будто школьнице. – Это он…

– Мух?

– Не знаю… Мужчина. Стекло… бейся-не бейся… Вот так. А лекарство – одно, – он кивнул на почти пустую бутылку. – От всего – от чувства собственной беспомощности… от концепции мира как бо-ольшой кухни с липучками… Концептуальные липучки. Вот как. А гордыня… она не позволяет подавать вид, что прилип. Она… как бы ты пришел на прием… на концерт в филармонию. Такой делаешь вид. А на самом деле ты на липучке… И еще – структура твоего восприятия не позволяет… А ты – сыну… Нельзя.

Оля долго смотрела на муху.

А когда снова глянула на Борю – философ спал, положив щеку на недоеденный ломтик батона.

* * *

Оксана играла «Вислу». У нее были хорошие руки – мягкие от природы. И даже звук получался вполне приличный; безусловно, она была одаренным человеком. Другое дело, зачем ей это нужно?

– Оксана, – спросил он неожиданно для себя. – А зачем вам это нужно? Играть?

– Нравится, – сказала она удивленно. И добавила: – А почему вы спрашиваете, вам ведь тоже нравится?

– Мне?

Дима подумал.

– Гм… Все-таки «нравится» – не совсем точное слово.

– Люблю, – сказала Оксана очень тихо.

– Что?

– Люблю… скрипку. У меня пока не получается, но…

– Что вы, Оксана! Для того десятка уроков, что мы отзанимались, у вас получается просто отлично!