— А, это пожалуйста.

Капитан получил из рук в руки паспорт в кожаной обложке, где еще не утвержденный, но милый сердцу герб с двуглавым орлом, скипетром и державой. Раскрыл, а в паспорт вложена валюта. И немецкие марки сверху. Стрыгин, осторожно закрывая корочки одной рукой, другой будто бы стал вытирать пот со лба, а паспорт, даже ничего в нем не прочитав и не рассмотрев толком, стал 5 класть в карман.

— Отдай-ка, — протянул руку Дерябин, и тут Стрыгин выстрелил ему в живот и, качнувшись влево, вправо, пригнувшись, побежал к подножке своего вагона. Машинист уже тронул состав. Автоматчики, прыгая по вагонам, падали на пол по ходу движения и, ожидая очередей фашистского десанта, который, несомненно, захватил станцию, готовились принять бой, возможно последний. Но уже разворачивался магический кристалл.

Дерябин лежал на спине, пуля уютно устроилась где-то там, внутри, снег прекратился, и ему было тепло и спокойно. Не было Таньки, не было Вальки, не было документа, удостоверяющего личность, и не было смешных бумажек, обещавших так много, но исчезнувших в кармане шинели его палача. Хорошо было Дерябину. Потому что никакого шефа тоже не было, а железнодорожный путь был совершенно пуст, насколько это можно было видеть».

— Рассказ про Ивана написал Дерябин.

— Ну, слава Богу. А вот…

— Больше я ничего не должен был сказать. Я работу сделал.

— Сделали, да поздно. Вы еще денег хотите?

— Уходи, Щапов. Видишь, елочка, паштет, водка. Ты водки выпей, проводи…

— Мне еще дел много надо сделать в этом году. Да и тебе тоже.

— Дерябин. Всё.

— Через месяц после твоего исчезновения Дерябин продал свою квартиру в Либаве, переехал в Пыталово, где занялся коммерцией. Еще через три месяца он был застрелен из пистолета «ТТ» при попытке проникнуть в военный эшелон. Дело военная прокуратура закрыла.

— Какие сейчас «ТТ». А что, нет Дерябушки?

— Где ты был, Ханов? Мы Дерябина высчитали через другой канал, но было поздно. Но самое интересное, что рассказ был написан задолго до смерти Дерябина.

— Что, серьезно? — Ханов расставил все как мог на столе и стал свинчивать колпачок «Смирновской».

— А самое серьезное то, что наш бункер в Айгюль подавлен.

— Я бункера не трогал.

— Где ты был?

— На том свете.

Щапов печально смотрел в предновогоднее окно. Ханов разливал, накладывал закуски на тарелочки, потом зажег гирлянду на елке.