- Стоп! Карандаш есть? И бумага?
Шорох, треск рвущейся бумаги.
- Пожалуйста. Но…
Цифры и латинские буквы – в три столбца. Тот, кому адресовано, всё поймёт. Если получит, разумеется.
- Держите! Передать надо… вот!
Одна-единственная фамилия на оторванной половинке странички. Заведующий лабораторией не тот человек, на которого можно положиться, но – вариантов нет.
- Передадите, если со мной что-нибудь случится. И не советую проявлять инициативу – не поверят, вас же и обвинят. Это ясно?
- Да, но я…
- Головка от… рот закрой, кому сказано!
… теперь бумажку в рот, сжевать, проглотить. Кажется, всё?..
- Готово? Тогда - раз… два… три!
Гоппиус, закусив губу и сморщившись, словно от натуги, дёргает вниз эбонитовую рукоятку рубильника.
Треск электрических разрядов, лиловая вспышка, стеклянное крошево сыплется с потолка, из сетчатых абажуров электрических лампочек. Острый запах озона пополам с вонью сгоревшей проводки.
Темнота.
- А-а-а! Дяденьки! За что меня?.. Отпустите!..
Старший опергруппы – крупный, мордатый, в фуражке с синим околышем, синих же диагоналевых галифе и щегольской (столица всё же!) горчичного цвета гимнастёрке, с тремя «кубарями» на петлицах и знаком «10 лет ОГПУ» на клапане нагрудного кармана – рассматривал задержанного, не скрывая недоумения. Когда на инструктаже предупредили, что «объект» умеет уходить от слежки, вооружён и, возможно, окажет сопротивление, он приготовился к возможным трудностям, взят с собой троих лучших оперативников – и в результате они сейчас выковыривают из странного вида деревянного кресла вопящего, обливающегося слезами типа, на заграничных брюках которого расплывается тёмное, воняющее аммиаком пятно. И голос – никак не подходящий опасному врагу, прошедшему, огонь и воду. Почти детский, тонкий, писклявый, захлёбывающийся паническим воем
- Пустите меня, пожалуйста, дяденьки! Я Лёха, Алёша Давыдов, я ничего не сделал! А-а-а!..
Сотрудник хмуро посмотрел на человека в лабораторном халате.
- Кто такой этот Алексей Давыдов, вы не в курсе?
Как зовут «объект, он знал и сам.