Пока Макс бездельничал, восстанавливаясь после знакомства с местным складским хозяйством, в уже известном нам кабинете происходил интересный разговор.

— Многоуважаемый господин, — начал эну Хутран, — Ваш новый раб совсем не прост. Он считает так, словно его поцеловал Вавилонский бог Набу, но абаком пользоваться не умеет. Кто он, господин?

— Тебе не нужно этого знать. Рассказывай все по порядку.

— Слушаюсь. У нас начали поступать жалобы от крестьян, что они привозят указанное количество зерна, а потом выяснялось, что поступило меньше. Некоторым пришлось привезти недостающее, как недоимку. Начался ропот. Поэтому я встал утром на воротах и пересчитал лично, сколько же зерна поступило сегодня. Потом послал раба, чтобы он проверил, сколько будет перенесено в хранилище, не пропадет ли что в дороге. После разгрузки он был жестоко избит кладовщиком Римушем. Со слов последнего — за непочтительность. Но на обратном пути я переговорил со старшиной крестьян, и он рассказал мне, что у нашего раба с Римушем возник спор. Римуш сказал про семьдесят мешков, а раб про семьдесят два, после чего был избит в кровь. Я потом проверил записи на складе, туда пришло семьдесят мешков. После этого призвал стражу, попросил помощи эну Халти, и мы пересчитали мешки на складе. Оказалось, что пятнадцать мешков-лишние. Римуш виновен, господин.

— Где он?

— В яме, господин, ждет суда.

— Не затягивайте с этим. Известите судью, пусть собирает присяжных.

— Да, господин.

Через три дня на главной площади, при большом стечении зевак, состоялся суд. На возвышении, покрытом коврами, восседал уже знакомый Максу вельможа с завитой бородой и высокой разноцветной шапкой на голове, расшитой золотыми нитями и украшенной камнями. Высокомерная морда и огромное количество золота на шее и руках в стиле «цыганский шик» подчеркивали серьезность ситуации. С точки зрения Макса, его вид был верхом безвкусицы, но по местным меркам судья был эталоном стиля и явно обдумывал свой гардероб. Даже складки длинного кафтана были разложены вокруг сидящего неподвижно судьи в каком-то хорошо продуманном порядке.

— Сколько же он бороду свою завивает, — подумал Макс. — Волосок к волоску прямо. И Макс продолжил жадно смотреть на происходящее. После довольно однобокого знакомства с местной жизнью, заключавшегося в чистке отхожих ям, сегодняшний день можно было считать праздником. Впрочем, так думала половина города, находившаяся тут же.

По бокам вельможи стояли два черных, как сажа, раба, привезенных из далекого Египта и обмахивали его опахалами. По правую и левую руку сидели уважаемые в городе люди, выполняющие роль присяжных. К собственному удивлению, Макс узнал, что организация судопроизводства в Эламе и Месопотамии была более прогрессивной, чем в родной ему федерации, где к судам присяжных и состязательности процесса все шло очень и очень медленно.

Уважаемые люди, судя по всему, тоже отнеслись к делу ответственно, и количество пестрых тканей, камней, перьев и ожерелий радовало глаз, складываясь в какое-то безумное цветное пятно. Но местным эта картина казалась исполненной великолепия, что явно было видно по вытаращенным глазам горожан, тыкающих без стеснения пальцами в особо удачный образец местной моды.

— Тиииихоооооо! — заорал глашатай, стоящий на возвышении. Благородный Темпти-Шилхак, глаза и голос великого царя, начинает свой суд. Житель города Римуш обвиняется в воровстве вверенного ему зерна у храма великого бога Иншушинака. Приведите обвиняемого.

На площадь привели Римуша со связанными сзади руками. Голова и могучие плечи были опущены. Сзади шли стражники с копьями. Римуша подвели к возвышению и поставили на колени.

— Ты знаешь, в чем тебя обвиняют? — спросил Темпти-Шилхак.

— Да, господин.

— Что можешь сказать об этом?

— Я невиновен, господин.

— Ты готов поклясться?

— Да, господин. Клянусь Великой Матерью, великими богами Хумпаном и Иншушинаком.