1

На чердаке было темно и промозгло: в Алабаму пришла осень, и дневного тепла не хватало теперь на всю ночь. Олли, как водится, перетянул на себя почти все одеяло, и Драмжер теснее прижался к своему единоутробному брату, впитывая животное тепло, исходящее от его огромного тела. От могучего храпа Олли вибрировал застоявшийся воздух. Привыкнув к неверному свету утра, Драмжер увидел пар, поднимающийся у Олли изо рта. Богатырская черная грудь спящего вздымалась и опадала, толстые губы дрожали при каждом выдохе, широкие ноздри трепетали. Драмжер двинул брата локтем под ребра, отчего тот заворчал во сне и перевернулся на другой бок, окончательно лишив Драмжера тепла.

— Отдай мне это чертово одеяло!

Драмжер сел на соломенном тюфяке и потянул на себя ветхую ткань. Ему удалось отвоевать приличный кусок, к тому же Олли снова повернулся к нему лицом, благодаря чему Драмжер, приподняв его руку, целиком забился под одеяло и прижался к теплой груди гиганта. Другой рукой Олли обнял Драмжера за шею и притянул к себе, обдав теплом и безмятежностью. Ночевать на пару с Олли было все равно что делить ложе с горой, только эта гора была теплой, мягкой и уютной. Младший брат закрыл глаза и приготовился спать дальше. Но едва он задремал, как снизу раздался голос:

— Эй, Старина Уилсон и ты, Драмжер! Пора вставать! Завтрак готов! Живо вниз, умываться!

Под тяжелыми шагами заскрипели половицы, раздался звон кастрюль. Из щелей в полу чердака потянуло дымком. Драмжер замер, стараясь оттянуть момент, когда ему придется встать, перебраться через Олли, сползти вниз по лестнице, вылезти на свет и окунуть лицо в бочку с дождевой водой. Поведение матери вызывало у него возмущение. Черт возьми, вечно Жемчужина вскакивает ни свет ни заря! Может быть, попробовать не обращать внимания на ее призывы и еще немного поспать?

— Ну, Драмжер, ты встал?

В голосе Жемчужины слышалось нетерпение. Она предпочитала не обращаться к Старине Уилсону, или попросту Олли, потому что поднять его поутру было непосильной задачей, для решения которой обычно приходилось лезть на чердак с ушатом ледяной воды, чтобы полить спящему лицо.

— Ты будешь слушаться мать? — К первому голосу присоединился второй, старый и дребезжащий: это надрывалась Люси, мать Жемчужины, бабка Драмжера и Олли.

— Встаю, встаю! Ни на минуту нельзя задержаться!

Он надеялся поспать еще чуть-чуть. Нередко Жемчужина, стряпая завтрак, усмиряя ворчливую Люси и тяжело бегая взад-вперед по хижине, ненадолго забывала о нем, и он снова проваливался в сон. Он припал к Олли, наслаждаясь последними мгновениями блаженства.

— Немедленно прекрати приставать к Старине Уилсону и спускайся, не то я сама к вам полезу! Понятно, почему в Старине Уилсоне нет ни капли соку: вечно ты его донимаешь! — Жемчужина угрожающе тряхнула лестницу. — Гляди, сейчас я влезу! Тогда тебе не поздоровится! Уж там я за тебя возьмусь — и за Старину Уилсона тоже. Уж я отделаю вас совком! Ты идешь?

Олли спал без задних ног, и Драмжеру пришлось повозиться, чтобы освободиться от братских объятий. Он в очередной раз подивился, почему Жемчужина и старуха Люси дразнят Олли «Стариной Уилсоном». Хозяин, Хаммонд Максвелл, тоже предпочитал это имя, хотя все остальные в Фалконхерсте обходились коротеньким именем «Олли». Его тоже окрестили Драмжером, хотя его настоящее имя было «Драм Мейджор», то есть «Полковой Барабанщик».