Глава 17

Когда последние всадники-халхасцы канули в темноту ночи и постепенно стихли звуки воинства, ушедшего в бой с джунгарами, младший лейтенант Владимир Жданов со злостью стукнул кулаком по зубцу крепостной стены. Он искренне недоумевал, отчего именно его оставили старшим по крепости? Неужели не нашлось другого, ведь он как в конце лета прибыл сюда, так ни в одном деле до сих пор не побывал! Майор Лаврик, чтоб ему пусто было, сразу определил молодого новичка в свои помощники и приказал заниматься изучением нравов и обычаев халхасцев. Также Жданову было приказано приниматься за халхасский язык, а для всего этого Владимиру выдали записи майора — тяжеленную стопку бумаг — и выделили небольшую комнату рядом с кабинетом Лаврика.

— Аким Симеонович! — окликнул Жданов пожилого степенного каптенармуса. — Все вооружены?

— А как же, — улыбнулся в бороду бывший обдорский пятидесятник. — Гранатки нашим выданы, а тако же и халхасским людишкам, на коих указано, патронов сверху ишшо дадено по полусотни.

— Хорошо, — кивнул Владимир и снова посмотрел в темноту, кисло усмехнувшись, — вспомнил, как проходили стрельбы у завербовавшихся степняков. — Теперь нам только что ждать, покуда они вернутся, врага побив.

— Тоже дело, — пожал плечами каптенармус. — Не всем же из винтаря палить. А коли придется…

— Ага! Как же!.. — махнул рукою Жданов. — Вона у меня делов — знай читай да учи. Еще товарищ майор прислал мне монаха-буддиста в помощь. Сиднем сидит, как болванчик, да поучает…

— Так то нужда в толмачах у нас, нешто понятия не имаешь? — улыбнулся Аким.

— Да понимаю я, — безразличным тоном ответил офицер. — Трифона Галданова бы заместо меня поставили, он к языкам привычнее.

— И ему место нашли, не сумлевайся!

Аким Овцын, три года тому назад по весне бежавший из захиревшего Обдорского острога вместе с пятком людишек — сначала вверх по Полуй-реке, а затем и по Оби, где они и пристали к ангарскому каравану, — с усмешкой глядел на безусого юнца. Упрям да горяч, ишь каков! Ничего, со временем поумнеет!

— Аким Симеонович! Гляди, прожектора уж зажгли! — совсем уж озорно воскликнул Жданов, поеживаясь то ли от мороза, то ли от возбуждения. — Сейчас пулеметы как жахнут!

Однако время шло, а пулеметы молчали. Лишь спустя некоторое время до них донесся далекий треск, впрочем скоро прекратившийся. Слышались лишь частые щелчки винтовочных выстрелов. И откуда-то с западной стороны отчетливо нарастал неясный гул, похожий на прогоняемый табун. Но даже дальние кочевья получили приказ сниматься и уходить на север еще трое суток назад! Откуда взяться табуну?!

На угловой башенке один из бойцов, услышав странные звуки, развернул прожектор в ту сторону, частично осветив будто движущуюся вдалеке землю. Еще до того, как прожекторщик выровнял свет, у Жданова противно заныло в животе. Вот оно — ты же хотел! Владимир быстро справился с нахлынувшими эмоциями и через мгновение твердым голосом отдавал приказ каптенармусу:

— Симеоныч! Патронов каждому еще по полста! И колотушки! Поспешай!

— Сполню, Володимер! — Аким опрометью — и куда только девалась былая степенность — бросился на двор.

Там Овцын чуть ли не за шиворот схватил двух стоявших столбами халхасцев, менее месяца тому назад принесших присягу царю Соколу, Сибирской Руси и ее народу, потащив тех к арсеналу помогать. Забили набат, тревожно, часто. Тем временем враг приблизился на расстояние полета стрелы, и если бы не зубцы да защитные козырьки, то первый, пристрелочный залп степняков смог бы на излете посечь защитников ургинской крепости. Немногочисленные ангарцы, остававшиеся в укреплении, приготовились к обороне. Двух с небольшим десятков человек, на которых мог рассчитывать Жданов, было совершенно недостаточно, а помощи от монахов ждать и вовсе не приходилось. Хорошо, что они хотя бы ушли с открытого пространства и не будут мешать бойцам.