Лёгкие обезумевшей женщины, впившейся в Дашу как пиявка, начало жечь. Её пальцы выпускают шею Даши и пытаются оторвать загубник. Вырвать его, зажать зубами и сделать самый глубокий вдох, который только возможно было себе позволить в данной ситуации.

Фонарь описал дугу, разрубая кровавые лоскуты, парящие вокруг женщин, и врезался в сломанный нос тени. Тень содрогнулась, замахала руками и ногами.

Дашу больше никто не держал. Работая ластами и ладонями, она развернулась. Корчившееся тело, хватающееся руками за пустоту, отталкивающееся ногами от невидимого пола, пыталось уплыть.

Кольцо света сомкнулось вокруг женщины. Тень вылезла на стену. Словно индеец, пляшущий возле костра, она постоянно подпрыгивала и вскидывала руки, дёргая ими из стороны в сторону. Такой вот танец смерти. Наблюдать за мучениями было противно. Жутко. Даша хотела помочь, дать загубник, но к чему это приведёт? Она снова нападёт. Вгрызётся в шею и утопит не моргнув. Вот и черта, перейдя которую ты уже не будешь таким как раньше. Нужно просто опустить фонарь, развернуться и скатертью дорожка. Но что-то держит.

Танец продолжается. Но энтузиазм затухает. Движения вроде стали оживлённее, но ненадолго. Вот ноги перестали двигаться. Руки замерли, вцепившись в свитер на груди. Тело дёрнулось. Еще раз.

Черта пройдена. Или нет? Может подплыть, думает Даша, проверить. Может еще смогу хоть чем-то ей помочь?

Тело сделало оборот и опустилось на серый ковёр, замерев в скрюченной позе. Волосы нависли облаком над головой, подол плаща развивается как парус.

Всё кончено, тут уже никто не поможет. И Даша говорит себе, что в этом она не виновата. В свете фонаря сверкнули глаза утопленницы, и души в них больше нет. Больше нет боли. Нет страха перед «волной». Нет мучений. Вот она — свобода.

Даша проплыла через широченную круглую комнату, в центре которой кольцо из дюжины колонн образует некую аудиторию. Совсем не давно, еще до «волны», люди приходили сюда за знаниями, усаживались на стулья и заслушивались лекциями. После, отправлялись рассматривать различные экспонаты, пылящиеся в каждом углу. На белых блестящих колоннах можно было увидеть экспозиции в виде сотни высушенных бабочек, пришпиленных иголками к доске. С одной стороны скукотища, но стоило только влиться, и твой разум полностью погружался в эстетику мира насекомых.

Делая круг по музею, невозможно было пройти мимо панорамных окон. Стоило только отодвинуть занавеску — и вся Москва у тебя на ладони. Все улицы, все парки, все высотки — вот они, у тебя перед носом, наваливаются друг на друга, напоминая просёлочную дорогу, устланную серой щебёнкой. И в какое бы окно ты не заглянул — дорога заканчивалась линией горизонта. Но теперь вид другой. Больше нет линии горизонта. Лишь видна стена воды, меняющая свой цвет в зависимости от погоды. И еще видно девушку в чёрном гидрокостюме, на спине которой висит жёлтый баллон. Она выплывает из окна, задирает голову. Её глаза сразу же цепляются за поверхность — ищут Славу. Вот и он. Болтается на волнах рядом с каяком, напоминая ангелочка, которых рисуют дети своими тельцами на снегу. Не отрывая глаз от ангелочка, Даша всплывает. И молиться про себя только об одном — Слава живи. Молится, выплёвывая загубник. Молится, поднимая маску как забрало.

— Слава! — кричит Даша.

Она подплывает со спины, продевает свои руки через его подмышки и прижимает к себе. Её губы оказываются возле его уха. И она снова кричит:

— Слава!

Он молчит. Голова свободно болтается на мелких волнах.

— Слава, проснись! Слышишь меня? Проснись!

Она прижимает два пальца к его шее. Пульс. Подушечки пальцев ощущают слабые удары сердца.

— Живой! — кричит Даша и прижимает его к себе еще сильнее. Слабая струйка крови сочится сквозь мокрые волосы на затылке. Царапина. Труба хоть и отправила Славу в нокаут, но кожу лишь слега содрала.

Насладившись умиротворённым мужским лицом, Даша вспоминает, что они болтаются на воде, возле здания МГУ. Скоро ударит «волна», и пора уже шевелиться. Да не просто шевелиться, а уплывать, как тюлень от касатки. На помощь никто не придёт. Всё в Дашиных руках. Всё сама. Дождь усилился, вспышки стреляли тут и там.

Две жизни в одних руках.

Она накрывает лицо Славы своей ладонью и с силой сжимает пальцы, не давая ему сделать вдох или выдох. Гребя ластами, чуть приподнимается над водой, и всем весом наваливается на Славу, поджимая его под себя. Давит. И скрывает под водой, словно диснеевская русалка, только не та, что с красными волосами и парой ракушек, скрывающих третий размер, а та, что с острыми зубами и серой чешуёй, покрывающей скользкий хвост.