«У твоего дяди довольно черный юмор», сказала она тоном близкого человека, обнаружившего еще одного близкого человека, о котором до сегодняшнего утра и представления не имела.
«Был», я скорректировал ее впечатление.
«В каком смысле — был?», спросила она, не успевая ориентироваться в необыкновенной жизни моего дяди.
«Два года назад он свалился с дерева, прямо в кому. Так и не пришел в сознание». Я открыл глаза, люстра висела на своем месте. «Он залез поесть черешни и потерял бдительность», закончил я семейную исповедь.
«Что, он погиб из-за детской проделки?», Кинки продолжала удивляться.
«Ага», подтвердил я, «но он не очень мучился».
«Ну и семья», она загасила сигарету, ошеломленная чем-то, во что я не въезжал.
«Тебе виднее», я постучал себя кулаком по голове. Потом снова закрыл глаза. Она ничего больше не сказала. Послышалось звяканье чашек. Потом Кинки набросила на меня махровую простыню. Потом все стихло. Она оставила меня спать на своей небольшой территории.
В парикмахерской «Затылок» пахло вареньем. Я решил, что это запах засахарившегося варенья из инжира, хотя на самом деле понятия не имел, как пахнет варенье из инжира. Короче, воздух был приторно сладким, скорее всего, из-за сахарной воды с яичным белком, применявшейся для фиксации прически. Людьми не пахло, да их здесь и не было, кроме троих мастеров в видавших виды халатах, на которых кое-где проглядывал исконный белый цвет. Они сидели на скамье для ожидающих клиентов и листали газеты.
Самый старший из них, ссохшийся человечек с морщинистым лицом, вскочил и подошел к нам, спотыкаясь на невидимых неровностях пола, выложенного синей и белой плиткой. Когда он заговорил, из его рта тонкой струйкой брызнула слюна. «Здравствуй, Петр. Какими судьбами?». До этого я не слышал, чтобы к Пене так кто-нибудь обращался. Значит, его звали Петр.
«Я по делу», угрюмо сказал Петр Пеня. «И чем скорее мы с ним покончим, тем лучше будет мне, и полезнее для здоровья тебе».
«А что за дело?», спросил человечек, уставший от старения и не надеющийся, что найдется
«Тебе надо подписать эти документы», Пеня сунул ему под нос бумаги. В его жесте было что-то
«Какие документы?», человечек сник.
«Договор на рекламу твоей клиники парикмахерских услуг». Несмотря на то, что голос его звучал как у Святого Петра, Пеня не выдумывал: над витриной была вывеска на кириллице «Клиника парикмахерских услуг», пыльные неоновые буквы высотой сантиметров в десять, красного цвета на синем фоне.
«А на что мне это?», удивился человечек, разглядывая бумаги с обеих сторон.
«Нужно». Пеня был неумолим. «Такие времена. Барон хочет рекламировать тебя на своем радио».
«О-о-о», простонал пожилой мастер, увидев цифру, проставленную в договоре. «Откуда у меня такие деньги?», он машинально вытянул руку, чтобы вернуть Пене документы, но тот крепко схватил его за запястье.
«Значит так», рявкнул Святой Петр. В порыве неожиданного вдохновения он потащил поблекшего сухопарого человечка к парикмахерскому креслу. «Садись, сейчас я тебя брить буду», пророкотал Пеня, глянул на себя в зеркало и остался доволен. Он весь был как
«Да ты чего это?», только и успел сказать человечек. Пеня схватил его за волосы и принялся таскать как мать — дочку, которая в переходном возрасте стала вести себя вразрез с нормами морали. У пожилого брадобрея волос было немного, может быть, поэтому ему было особенно больно. Старческая прическа быстро превратилась в редкие торчащие кустики волос.