— Председатель хочет говорить с тобой. Он будет ждать тебя в обеденной зале постоялого двора «Четыре пса», что на западной окраине Аннуина, у самого тракта, каждый вечер, начиная с сегодняшнего, через час после заката.
«Четыре пса»! Тот самый постоялый двор, где останавливался я — первый, когда мы с Дромадроном ехали в Аннуин. Случайное совпадение? Или председатель каким-то образом понял, кто я такой? Моргот его возьми!
Я обратился к Мезонии:
— Что ты теперь собираешься делать?
— Мы должны идти в Аннуин.
— Пешком?
— Пешком. Мантикоры издали чуют лошадей, наши маги ничего не смогли с этим поделать. В Могильники нельзя въезжать на лошади, а если въехал — нельзя съезжать с тракта, иначе тебе не жить.
— Значит, пешком… Может, вас подбросить?
— Как это?
— Я могу переместить вас в Аннуин точно так же, как переместил сюда из северного предела Могильников. Мезония заколебалась:
— Нам нужно собрать вещи…
— Собирайте, — сказал я, — до вечера еще много времени.
19
Когда мы ввалились в «Четыре пса», мы представляли собой живописную группу. Четверо молодых людей в забрызганной грязью дорожной одежде, с боевыми артефактами за спиной и под плащами, но без обычного оружия. Оккам держал в руках янтарный шест, Спиногрыз (это не прозвище, это имя, оказывается, второго товарища Мезонии зовут именно так, он из дорвагов, а у них все имена такие дурацкие) тащил на плече объемистый тюк со всяким магическим и немагическим барахлом.
Оккам застрял в дверях, безуспешно пытаясь протащить огромный шест через узкий проход, да еще так, чтобы янтарный паук не свалился с пояса, а рогатый посох не встал поперек дверей. Спиногрыз шумно пыхтел у него за спиной, пытаясь помочь и одновременно не уронить свою поклажу. Мезония, которую галантные спутники пропустили вперед, бестолково суетилась, дергая то за янтарный шест, то за рогатый посох Оккама. Многоголосый гул в обеденной зале стих в мгновение ока, будто подчиняясь неслышимому приказу. Я оставил молодых магов разбираться с узкими дверями и направился к стойке.
Сейчас, когда моя душа заключена в человеческое тело, к которому я уже успел кое-как привыкнуть, постоялый двор кажется куда меньше, чем раньше, когда я пребывал в теле хоббита. Наверное, подросток чувствует то же самое, когда попадает туда, где бывал ребенком.
Хозяин постоялого двора неподвижно застыл за стойкой, не отводя от меня глаз. Пожилой гном, который заказывал пиво в тот момент, когда мы вошли внутрь, так же глупо таращился на меня. Да и остальные разумные, сидевшие за столами и на высоких табуретах у стойки, были заняты тем же самым делом.
Кружка, в которую хозяин наливал пиво, переполнилась, и пенная струя потекла на стойку, но хозяин этого не замечал.
— Почтенный, — обратился я к нему, — у тебя пиво разливается.
Хозяин вздрогнул, отставил кружку в сторону, потянулся было к тряпке, чтобы вытереть лужу, но вместо этого согнулся в поклоне, при этом стараясь не въехать лицом в разлившееся пиво. Не понимаю я аннурцев — какого хрена они так пресмыкаются перед магами?