Рика только хотела сказать, что именно это место имел ввиду их новый знакомый Эрнст, как неожиданно получила сильный удар по голове. Свет в глазах померк, и девушка потеряла сознание.

Первое, что почувствовала чародейка, так это — головная боль. Болело сильно, где-то в районе затылка, потом тоненько зазвенело в ушах и навалилась дурнота, как будто она плыла на корабле при сильной качке. «Удивительно, — совершенно не к месту пришла в голову мысль, — почему в книгах никогда не описывают сии гадкие ощущения? Герой очнулся после того, как его вырубили ударом по голове, и чувствует себя прекрасно. Наверное, авторы боятся, что отвратительное самочувствие после лёгкой контузии разрушит героическую атмосферу». Рика разлепила глаза и сразу же зажмурилась. Свет простой свечи, зажжённой на перевёрнутом ящике, показался ей непереносимо ярким. Она мысленно сосчитала до десяти и повторила попытку. Когда зеленоватые размытые круги перестали мешать увидеть хоть что-то, чародейка смогла рассмотреть обстановку. Они с Вилом оказались привязанными к стульям в каком-то подвале (потому как никаких окон не наблюдалось, стены были влажными от сырости, а пол — земляным). Если посмотреть вперёд, то взгляд упирался в покрытую плесенью массивную дверь, почти на сто процентов запертую снаружи, слева стояли какие-то бочки, и от них почему-то тянуло керосином. Вил сидел в пяти сяку от неё, он был столь же тщательно привязан к стулу, и во рту у него тоже был кляп. Свой кляп чародейка почувствовала уже давно. Девушка усмехнулась. Их связали те, кто понятия не имел, что перед ним чародейка. В таком случае, её сработали бы иначе. Сколдовать огонёк в заведённых за спину руках было плёвым делом, и не потребовало практически никаких усилий. Потянуло палёной пенькой, и буквально через несколько секунд Рика уже вытащила изо рта гадкую, провонявшую насквозь керосином, тряпку и массировала затекшие запястья. Освободить ноги уже не составило труда. Девушка чуть не упала, попытавшись резко вскочить со стула, ноги онемели, и вскоре онемение это отозвалось безжалостным покалыванием. Голова слегка кружилась, но сейчас главным было привести в чувства Вила.

Чародейка первым делом освободила его от кляпа, кто-то не поленился и запихал коррехидору в рот приличный кусок полотна, по виду напоминающему обрывок простыни. Следующими были руки, безвольно упавшие вниз, а затем очередь дошла и до ног в модных замшевых ботинках.

— Вил, Вилли, — негромко позвала чародейка, осторожно похлопывая его по щекам, — очнитесь!

Однако осторожного похлопывания оказалось мало, в чувства коррехидора привела только лишь вполне себе увесистая оплеуха, которую в конец отчаявшаяся девушка отвесила ему. Вил открыл глаза.

— Хвала богам, — прошептала чародейка, заглядывая в миндалевидные глаза цвета спелых желудей.

— Вы так счастливы, оттого что держите в руках моё лицо, или собираетесь меня поцеловать? — хрипловатым шёпотом поинтересовался коррехидор.

— Ни первое, ни второе, — ответила Рика и буквально отдёрнула руки, — просто я убедилась, что у вас зрачки одинакового размера, а это значит никаких серьёзных повреждений вы от удара не получили. Опишите своё состояние.

— Желаете поиграть в доктора?

— Да ну вас с вашими шуточками! Нас травмировали, привезли неизвестно куда, грамотно связали, и, возможно, собираются убить, а вы вздумали подначивать меня!

— Предпочитаете водопад упрёков с неименным: «Я же говорил, а вы не послушали, сделали по своему, и вот теперь по вашей вине…» с дальнейшим перечислением ваших прегрешений месяцев эдак за пять?

Рика рассудила, если коррехидор в состоянии шутить, значит и он более или менее в норме, поэтому перестала донимать его расспросами, справившись лишь, насколько сильно кружится у него голова. Тот ответил, что головокружение, конечно, есть, но жить оно практически не мешает.

— А к головным болям я привык, — отмахнулся Вил, — у меня это по материнской линии. Она тоже от мигреней мучается. Но вот мой батюшка почитает эту болезнь постыдной и бабской. У него голова болела лишь однажды, когда он простудился и слёг с лихорадкой. Так что давайте подумаем, где мы, и каким образом нам отсюда следует выбираться.

— Моя сумочка с заготовками боевых заклятий бесследно пропала, — с грустью констатировала чародейка, — как бы нам не хотелось избежать опыта Каэ-доно, где приходилось колдовать подручными средствами, а придётся повторить. Как вы думаете, они собираются нас убить?

— Насколько я понимаю, под многозначительным «они» вы понимаете семейку, а, точнее, шайку Парков?

Девушка кивнула.

— Вот это — очень вряд ли.

— Откуда такая уверенность? Нас пребольно бьют по голове, вырубают, отвозят в одним богам ведомую глушь, привязывают к стульям, а дальше пускай ваша богатая фантазия дорисует дальнейший ход событий.

— Парки — торговцы смертью, их псевдодочери явно оказывают интимные услуги, но они — не убийцы. Если бы и убили сгоряча, то сразу, — возразил Вил, — возможно, кто-то узнал меня, или, что наиболее вероятное, просто увидели у меня на шее амулет коррехидора и решили изолировать нас на какое-то время, чтобы прикрыть свою лавочку и убраться подальше от столицы. Ведь что им грозит за наркоторговлю? Каторга. А преднамеренное убийство древесно-рождённого — смертная казнь.

— Не думайте, будто никто не рискнёт расправиться с вами, — из чистого духа противоречья возразила Рика, — читала я про одного господина из борёкудана. Он владел крабовой фермой, и этим самым крабам он трупы своих врагов скармливал. Крабам ведь глубоко безразлично, чей труп они объедают: древесно-рождённого или простого артанца.