Первая встреча
«Кошка», плавно меняя курс, начала постепенно приближаться к далёкой береговой линии. Вернее, к некоему широкому проливу (как решил Ник), расположенному между двумя низкими берегами.
Узкие светло-серые волны (с лёгким серебристым отливом), лениво и величественно разбегались — за кормой яхты — к незнакомым берегам, едва различимым в белёсой туманной дымке.
— Действительно, серебром отливает, — задумчиво вглядываясь в морскую даль, сообщил Банкин. — Тусклым-тусклым таким. Явно старинным. Кха-кха…. Или же оловом? Как в том знаменитом стихотворении, мол: — «Ураган остался за кормой. И молчит. Море — словно призрачное олово. Без обид…». А, кэп?
— Совершенно ничего, на мой частный вкус, необычного, — небрежно поправляя на длинном носу очки с затемнёнными стёклами, ухмыльнулся капитан Куликов. — Перед нами, господа патентованные шпионы, простирается — прямо по курсу — водная гладь, именуемая — «Рио де ла Плата». То бишь, в переводе с испанского языка, «Серебряная река», имеющая самую широкую в Мире дельту. Прошу, что называется, любить и жаловать…
«Да, изменился наш бравый шкипер за прошедшие годы», — машинально отметил Ник. — «Поседел весь — окончательно и бесповоротно. И разговаривать стал совсем по-другому — более вдумчиво и, так сказать, культурно. Никаких тебе «солёных» боцманских тирад. А ещё стал однозначно-скрытным: за время нашего совместного трёхдневного плавания так и не обмолвился ни единым словечком о том, чем занимался во время Второй мировой. Бывает, конечно…. Да и яхте его, безусловно, досталось: борта все облезлые, лет десять-одиннадцать уже некрашеные, щедро покрытые многочисленными неаккуратными заплатами и уродливыми вмятинами. Следы от пуль и осколков, надо думать…. И кот по палубе бродит совсем другой. Вернее, чёрно-белая кошка по кличке — «Маркиза». Видимо, буро-пегого Кукуся — по старости лет — пришлось списать на берег. Да, жизнь наша, жестянка неблагодарная…».
— Сергей Анатольевич, а ты про Айну и Сизого ничего не слышал? — спросил Ник. — Говорят, что они отчалили в Гватемалу?
— Отчалили. Ещё в самом начале 1941-года, — подтвердил Куликов. — Их мой коллега-Галкин туда доставил. Вместе с близняшками Афанасием и Мартой.
— А что с Айна? Поправилась?
— Наверное. Сердцеед Галкин, по крайней мере, мне про её неземную красоту — при встрече — все уши прожужжал. В 1942-ом году, в одном из баров Гаваны.
— Кэп, вы же должны нас с командиром проинструктировать, — напомнил дотошный Михаил. — Мол, как и что, кха-кха, в этой беспокойной Аргентине. Чего надо опасаться. И как себя правильно вести на городских улицах.
— Проинструктирую, мазуты береговые. Не вопрос, — лениво зевнув, пообещал Куликов. — Но не здесь же, в конце-то концов? На самом солнцепёке? Да и кофейку было бы неплохо выпить. За мной. Только сперва руль заклиню…
Они, покинув капитанский мостик, спустились по узкому трапу в кают-компанию (она же — личная спальня капитана «Кошки»).
Капитан, затратив порядка двадцати пяти минут, заварил кофе по старинному арабскому рецепту: в пузатой медной турке, помещённой в раскалённый мелкозернистый песок, нагретый на крохотной спиртовке.
Заварил, разлил по высоким фарфоровым чашечкам, а после этого поинтересовался:
— Никитон, тебе в кофе спиртику накапать? У меня, видишь ли, привычка такая…
— Капни. Лишним не будет.
— А юноше? Или же обойдётся? Мол, молод ещё?
— Дык, как же это? — возмутился Банкин. — Как финских полицейских мочить, так взрослый? Кха-кха…. А чуток алкоголя хлебнуть — годами не вышел? Дискриминация чистейшей воды. Откровенный произвол и гадкая «дедовщина». Я товарищу Мессингу обязательно нажалуюсь.
— Накапай, Серж, и ему, — благостно махнул рукой Ник. — Я сегодня добрый…. Ну, за нашу, кэп, неожиданную и судьбоносную встречу. Дай Бог, не последнюю, понятное дело…