Интриги научного двора

В 2013 году на планете было 7,8 млн ученых, большинство из них работают в Евросоюзе, Китае и США. А по такому показателю, как количество ученых на душу населения, всех обгоняет Израиль: там на тысячу жителей приходится восемь ученых (в России — трое). Мир ученых, так же как и артистов, учителей и врачей, не свободен от интриг, борьбы за влияние и публикации, ученую степень, кафедру и многое другое. Руководители отделений и лабораторий нашего новорожденного института были разными по возрасту, научной репутации и социальному положению в Томске и в науке. Более сильные позиции были у двух томичей — проф. Е. Д. Красика и проф. О. А. Васильевой, которые сильно «тянули одеяло на себя», стремясь навязать остальным свое руководство совместными исследованиями. Я, напротив, был самым молодым «пришлым» ученым, и не менее амбициозным. Противостоять «выкручиванию рук» было непросто, а мне в первую голову.

Энергетика Олимпиады Александровны Васильевой сильно зашкаливала. Она где только могла обвиняла вирусы в этиологии шизофрении, а те, судя по литературе, умело скрывали свое участие в развитии психоза. Отсутствие базисных знаний по психиатрии не мешало ей производить много шума по поводу важной роли вирусов в этиологии шизофрении, организовывать сомнительные экспедиции и многое другое. Ее муж был известным ученым-иммунологом, академиком АМН СССР, что, безусловно, придавало вес ее влиянию и инициативам. Однажды тезисы ее сообщения с соавторами приняли в качестве постера на конференцию в Канаде. Праздник в институте был сопоставим с получением Нобелевской премии. Никто в этом сибирском городке тогда не знал, что все присланные постеры принимают на такие конференции без рецензии и их авторы — молодые студенты, врачи и ученые, а не профессора.

В отличие от О. А. Васильевой профессор Е. Д. Красик был реальным создателем школы томских психиатров. Среди его диссертантов был и А. И. Потапов, что делало влияние Евсея Давидовича на всех нас весьма существенным, как позитивным, так иногда и просто невыносимым. Евсей Давидович умело манипулировал, используя убеждение, просьбы и откровенное давление, к чему подключал и директора центра, когда с ним не соглашались. На мне были испробованы все его ресурсы.

Наши отношения «ученик — учитель» были особыми и осложнялись тем, что я не был его учеником, а он — моим учителем. Действительно, Е. Д. Красик существенно помог мне на этапе редакции и защиты кандидатской диссертации, выполненной без его участия. Он обладал большим опытом, и его роль в прохождении моей диссертации была, без сомнения, необходимой. Кроме того, Е. Д. Красик активно протежировал мне в переходе на работу в Томский научный центр. Именно поэтому я публично и искренне благодарил Евсея Давидовича при любой возможности до тех пор, пока наши отношения не испортились. И не по моей вине. Если его эпидемиологические и новаторские реабилитационные идеи были просты и понятны, то генетика психических заболеваний была попросту за пределами его образования.

Наши конфликты начались с того, что Евсей Давидович стал приглашать моих сотрудников на беседы и давать им поручения, привлекая их тем самым к решению своих научных задач. На этом основании он требовал соавторства в наших публикациях. Естественно, Е. Д. Красик не получал желаемого, и конфликт разбирался в кабинете директора.

Примером одной из таких «разборок» стала история появления трех совместных статей во главе с Потаповым и Красиком. Их образование и экспертиза не позволяли им понять содержание статистических анализов и внести какой-либо вклад в написание статей. Мои сотрудники-математики Е. И. Дригаленко и Б. С. Лещинский сообщили, что Е. Д. Красик «просит» их сделать статистические расчеты, но что и для чего — они понять не могут.[108] Встретив Евсея Давидовича, я в очередной раз отказался заниматься анализом эпидемиологических данных по Дальнему Востоку, что не входило в задачи моей лаборатории клинической генетики. Вскоре меня попросили зайти к директору центра.

— Михаил Самуилович, я очень доволен, как идут дела в твоей лаборатории, но надо помогать и другим, — начал Анатолий Иванович издалека.

— А что вы имеете в виду? — удивился я, хотя быстро догадался, что будет дальше. — Мы тесно сотрудничаем с клиницистами и эпидемиологами, но каждый делает свою работу.

— Да вот Евсей Давидович жалуется, что вы не даете ему своих математиков. А у него скопилась статистика по заболеваемости и болезненности психическими болезнями в регионах Сибири и Дальнего Востока.

— Так это не сотрудничество, Анатолий Иванович, а отвлечение моих научных сотрудников для работы, не имеющей ничего общего с наукой. Я видел эти данные. Кроме демографии (пол и возраст) и диагнозов, там ничего больше нет. В городе полно студентов, которые смогут сделать ему любые расчеты, если он сумеет корректно поставить им задачи. В этом я могу ему помочь. А у моих младших научных сотрудников хватает своей работы, — ответил я, начиная не на шутку горячиться.

— Михаил Самуилович, подумайте еще раз, помогите ему разобраться с этими данными. Я вас лично прошу.

— Анатолий Иванович, у нас с Евсеем Давидовичем состоялось несколько встреч с обсуждением его материалов. Я рассказал ему, что можно сделать с этими данными, но из такой работы нельзя получить новые научные знания. Поэтому я был против участия Лещинского и Дригаленко в таком статистическом исследовании. Это большая работа не имеет смысла!

— Ну зачем же вы так? Даже если вы и правы, то вам не стоит конфликтовать с Евсеем Давидовичем. Поверьте мне — пожалеете! Мой вам совет: сделайте анализ данных, и как можно быстрее.

Императивный тон директора не оставлял места для продолжения возражений. А. И. Потапов задал еще пару вопросов по другим делам, спросил про семью и повторил свою просьбу. Борис Лещинский и Евгений Дригаленко, видя мое бессилие перед административным давлением, сделали статистические расчеты и описали их результаты. Мне пришлось написать три статьи, где первыми авторами были Борис Лещинский и Евгений Дригаленко, а последним — Е. Д. Красик. Он с этим не согласился. Очередной раунд принуждения и притязания их на интеллектуальную собственность также закончился в кабинете директора в пользу Красика. Так они оба стали первыми авторами трех публикаций, не понимая их содержания. Научного значения эти статьи не имели. Такие работы я называю «информационным шумом». У меня осталось неприятное послевкусие!

Работу директоров институтов и руководителей/менторов лабораторий надо оценивать не по длине списка научных публикаций. Если у директора в списке более тысячи научных работ, то за этим стоит «драма соавторства»[109]. Паранойяльное желание директоров и главных врачей иметь длинный список публикаций — это болезнь не только советской, русской или сибирской науки. Она достаточно распространена в Израиле, США и других странах, о чем расскажу в следующей книге. Перефразируя Эрнста Резерфорда[110], можно сказать, что главное для директора или ментора — научиться не завидовать успехам своих сотрудников и коллег. Мне этому тоже пришлось учиться. Меня радовали успехи сотрудников лаборатории, и они становились единственными авторами или первыми соавторами публикаций, как только обнаруживали способность сделать это.

«Базисная карта»

Но вернемся к нашим будням первых лет. Разрабатывая научную программу лаборатории, я пришел к выводу, что естественное сотрудничество разных подразделений института может базироваться только на основе общей методики «описания фенотипа больного и его родственников». Если такая методика будет разработана, то лаборатории и клинические отделения, которые добровольно выберут ее для своих исследований, станут нашими естественными кооператорами. Другими словами, в этом случае в институте будут накапливаться в едином формате демографические, анамнестические, генеалогические, клинические и лабораторные данные о больных (пробандах) и их родственниках. Создав базу данных, основанную на такой методике, мы сможем получить новые знания, анализируя данные разных подразделений института.

Именно для достижения этой цели я засел за разработку «Базисной карты» — стандартизированной карты описания фенотипа психически больного и его родственников. Когда первичная версия «Базисной карты» была готова, я предложил Галине Логвинович, Николаю Корнетову и Генриху Залевскому добавить в нее свои разделы на их усмотрение. Что и было ими сделано. Получилась «Базисная карта» при участии моих коллег по институту[111]. Она вызвала интерес и у Е. Д. Красика, который взялся отпечатать ее в типографии, что и сделал в невероятно короткие сроки! Тут ему не было равных. Таким образом, «Базисная карта» унифицировала способ сбора важных данных о пациенте и его семье.