Эндрю сидел за столом, скрестив руки. Он молчал. Он ничего не делал. Просто сидел, смотрел и слушал, как мать обзывает Чада. Слышать эти слова было ужасно, и я подумала, как они не жгут ей язык. Когда я вошла, Эндрю перевел взгляд на меня, но в его глаза была пустота. Абсолютная пустота.

В ту ночь Чад убежал из дома. Несколько дней он жил на улице, прежде чем нашел убежище в доме дяди Джона, брата матери. Тот никогда не был женат и жил один. Он взял Чада к себе, одевал его, кормил, записал в школу, заботился о нем. Дядя Джон любил племянника и научил его, что нет ничего постыдного в том, чтобы быть самим собой. Думаю, он сохранил моему брату жизнь.

До этого я считала, что мой мир уже распался, но я ошиблась и в этом. Чада не было. Отец пил не просыхая. Мать превратилась в злобную ведьму.

В тот день, когда я вернулась домой, на мне еще была повязка. В доме стояла тишина. Отец еще не возвратился с работы. Матери тоже не было – возможно, она выбирала новый ковер взамен того, который я испортила. Я поднялась по лестнице, не наступая на побуревшие пятна, положила руку на ручку своей двери и тут услышала глухой звук.

Словно в замедленной съемке фильма ужасов я повернула голову в сторону двери ванной комнаты в конце коридора. В доме я была не одна. Послышался еще один глухой удар, и, невзирая на то, что все во мне протестовало против этого, я зашла в ванную.

Эндрю нанес себе более глубокие порезы на обоих запястьях. Они выглядели страшнее моих порезов. Кровь заляпала стены, потолок, края ванны. Она собралась на полу лужицей. Свежий, тошнотворный запах крови заставил меня поднести руку ко рту.

Он лежал в ванне с водой, чтобы усилить кровотечение, полностью одетый. Должно быть, лег туда после того, как порезал себя. На плитках блестела бритва.

Эндрю открыл глаза, когда я появилась в дверях, и произнес мое имя. Я не думала, что просто пришла к нему. Я заскользила по крови, опустилась на колени, разбинтовала рану, которую нанесла себе за неделю до этого, и она снова открылась. Я взяла его руку, и мои пальцы тут же оказались вымазанными его кровью, образовав розы на моей коже и белой блузке. Его рука была холодной, хотя от воды в ванне все еще шел пар.

Он был еще жив, когда я нашла его, но я не стала звать на помощь. Заглянула в его глаза, но они были пусты. Я сидела рядом с братом и держала его за руку, пока кровь текла из его тела. Пока он не умер.

Все это я рассказала Дэну. Потом много чего еще произошло. Я уехала поступать в колледж. Повстречалась с Мэтью. Я смогла полюбить и заниматься любовью. Я узнала, что траханье и выпивка может заменить подсчет. И я научилась быть осторожной и не доверять людям сразу все свои тайны.

И после всего этого я встретилась с ним.

Дэн молчал во время моего повествования. Чувствуя, что иногда мне становится тяжело говорить, он ободряюще гладил меня по спине или сжимал мою руку в своей руке.

Закончив, я сделала один глубокий вдох, затем второй и взглянула на него. У меня было такое чувство, что я только что скинула со своих плеч непомерную тяжесть. Мне сразу стало легко. Я чувствовала себя изнеможенной, немножко оцепенелой, но обновленной. Чистой.

– Больше добавить нечего, – сказала я. – Все так и было.

Я еще никому не рассказывала всех подробностей. Мой рассказ был максимумом, на что я была способна.

Дэн молчал еще некоторое время. Затем просто сказал:

– Можно я тебя обниму?

Когда я кивнула, он заключил меня в объятия, и мы еще несколько минут сидели молча. Его дыхание развевало мне волосы, он касался их губами. Я старалась, чтобы мы дышали в унисон. Вдох-выдох.

Я положила руку ему на грудь, чувствуя, как бьется его сердце – его сильный, ровный стук успокаивал, как и руки на моей спине.

Я поцеловала его, и он принял мой поцелуй. Позволил мне вести. Под давлением моих губ он открыл рот, впуская мой язык, чтобы я могла вспомнить его вкус. Взяв его руки, я положила их себе на грудь, расстегнула его рубашку и провела костяшками пальцев по его волнистым светлым волосам.