Я затрясла головой. Слезы лились по моим щекам горячими ручейками, обжигая кожу, стекая по подбородку, шее, накапливаясь во впадинке у ее основания. Дэн взял меня за руки, словно не замечая, что они в крови.

– Почему ты не хочешь впустить меня в свою жизнь?

Жизнь – это всегда принятие решения, выбор. Движение вперед. Отступление. Прыжок. Полет. Падение. Удача. Падение.

Вера.

– Я хочу, – сказала я.

Меня заколотило сильнее, хотя я не чувствовала холода.

– Тогда сделай это. Все будет хорошо. Я обещаю тебе. – Он поднес мои ладони к своим губам и стал целовать пальцы, слизывая кровь. Очищая их.

И тут я поняла, что отрицаю правду, и она состоит в том, что благодаря Дэну я очистилась. Благодаря ему ко мне вернулось душевное спокойствие. Благодаря ему я чувствовала себя красивой. И что я не хотела бы его потерять.

– Обещаю, – повторил Дэн, и я поверила.

Я все ему рассказала.

Эндрю всегда был любимчиком матери. Думаю даже, что она хотела, чтобы он был ее единственным ребенком, так как нас с ним разделяло шесть лет и она никогда не скрывала, что я стала для нее «сюрпризом». Я хотя бы была избавлена от того, чтобы зваться «ошибкой», как однажды она отозвалась о Чаде, сидя со своими подружками за картами и сигаретами.

Эндрю был ее любимчик и заслуживал того, чтобы им быть. Умный, пользующийся популярностью. Учителя и тренеры обожали его, ученики восхищались им. Когда он перешел в старшие классы, девчонки сходили по нему с ума.

Мы с Чадом тоже его любили. Он был идеальный старший брат, никогда не прогонял, если мы следовали за ним по пятам. Он брал нас с собой, куда бы ни пошел. Играл с нами в игры, которые сам давно перерос: улика, трабл, уно, прятки, призрак на кладбище. Он уделял нам время, которое мог бы посвятить себе, и мы его обожествляли. Он успокаивающе действовал на нашу мать, которая то душила нас своей любовью, то вспыхивала как порох. Он перестал замечать отца, который с каждым годом стал выпивать чаще и больше.

Я связала неустойчивость материнского характера с пьянством отца только повзрослев, но тогда это уже не имело значения – к тому времени мы уже просто ко всему привыкли, и потому было проще ничего не замечать.

Все изменилось, когда Эндрю исполнилось двадцать один год. Он стал встречаться с друзьями и возвращаться в три утра пьяным, распевая во все горло и колотя в дверь. Я не знаю, употреблял ли он алкоголь до этого, тем более что в нашем доме он всегда мог его найти. Впрочем, я больше склонялась к мысли, что до двадцати одного года он не пил. Мы никогда не касались темы пьянства в нашем доме, игнорируя то, что следовало после.

Он стал плохо учиться, так и не получил диплом криминалиста, вернувшись домой за один семестр до окончания колледжа.

Эндрю полностью изменился. Он пил, принимал наркотики, крал деньги, чтобы их купить. Он перестал стричь волосы и бриться. Проткнул уши. Он больше не смешил нашу мать.

Изменился не только он сам, но и игры, в которые он стал играть.

Эндрю перестал обращать внимание на Чада, обзывая его девчонкой и педиком. Чад, который не мог дать сдачи хулиганам в школе, прятался за своей черной одеждой, карандашом для глаз и панк-музыкой. Но это мало ему помогало в тринадцать лет.

Мне было пятнадцать. Я выросла, обогнав в росте даже некоторых мальчиков из класса, забыла про пластинки для зубов, мое тело начало меняться, я стала неуклюжа, как все подростки. Эндрю говорил мне, что я красива, что он любит меня, и если я тоже буду любить его, то будет совсем хорошо.