Она поставила поднос на столик, стоявший у огня, и только в этот момент Камилла заметила, что правая рука тети неестественно скрючена. Длинный рукав, сужавшийся у запястья, до некоторой степени скрывал увечье: оно сказывалось только в том, что Летти не могла выпрямить руку.

— Дочь моей маленькой сестрички Алтеи, — промурлыкала она и повернулась, чтобы посмотреть на Камиллу. В то время как все в Летти Джадд было каким-то сереньким, на лице выделялись темно-карие глаза, глубокие и выразительные, окаймленные длинными ресницами, такими же черными и густыми, как у Камиллы. — Ты так на нее похожа. Даже волосы на лбу образуют такой же черный треугольник. И легкая походка. Извини, я не должна встречать тебя плачем.

Она села в обтянутое шелком кресло, которое Камилла подвинула к камину, и сложила руки на коленях так, что положение обеих выглядело естественным. От тепла камина ее прекрасная белая кожа немного разрумянилась, но, когда она протянула левую руку поближе к огню, Камилла заметила, что руки тети Летти странным образом не соответствовали ее фигуре. Узкие в кости, они не были хрупкими, а свидетельствовали о крепости и силе мускулов; казалось, их загорелая веснушчатая кожа впитала в себя все солнце прежних дней, оставаясь незащищенной.

Под нежным взглядом Летти таяла обида, нанесенная Камилле более чем холодным приемом. Она окончательно отогрелась, терпкий аромат чая вселял в нее бодрость. Камилла тоже села, и Летти налила ей полную чашку, ловко действуя скрюченной рукой. Полосатая кошка подошла к своей хозяйке и, запрокинув голову, выжидательно посмотрела на нее.

— Не сейчас, дорогая, — обратилась к ней Летти. — Мы зашли сюда всего на минутку. — Она улыбнулась Камилле так, словно извинялась за дурные манеры ребенка. — Миньонетта очень любит настои из трав. Мы с ней каждый день после обеда выпиваем по блюдечку того или иного настоя. — Она протянула Камилле чашку с блюдцем. — Угощайся. И добавь в него немного клеверного меда. Это придаст тебе храбрости и сил.

Камилла положила в чашку ложечку золотистого меда и с благодарностью отпила глоток.

— Как себя чувствует дедушка? Когда я смогу его повидать?

При этих словах долго сдерживаемые слезы хлынули из глаз Летти; она достала из рукава носовой платок, распространяя вокруг запах лаванды

— Сегодня он очень слаб. Гортензия не позволяет мне навестить папу — боится, что я его расстрою. — Ее черные глаза смотрели на Камиллу с мольбой.

— В чем дело, тетя Летти? Если я могу чем-нибудь помочь…

Летти покачала головой.

— Нет, нет… ничем. То есть сейчас ты ничем не поможешь. — Манера ее поведения становилась все более возбужденной, она нервно сжимала и разжимала пальцы. — Ты должна поверить: это случилось не по моей вине… поверь, я не хотела…

Она довела себя до такого состояния, что Камилла опустилась на стоявшую рядом бархатную оттоманку и сжала маленькую обветренную руку, ощутив жилистую силу ее пальцев. Покровительственное отношение к тете Летти возникло у нее естественно и непроизвольно. Камилла прониклась сочувствием к этой хрупкой, по-своему гордой женщине и вложила в рукопожатие силу своей молодости и возвращавшейся к ней храбрости. Тетя с надеждой смотрела ей в глаза.

— Может быть, ты приехала вовремя. Я думаю, папа о многом сожалеет. Это чудесно, что он послал за тобой. Ведь ты член нашей семьи, моя дорогая.

Глаза Камиллы неожиданно наполнились слезами. Такие слова кое-что значили для девушки, истомившейся в одиночестве. Летти заметила, Как она растрогана, и попыталась мягко приободрить племянницу.

— Бут очарован тобой. Он приходил ко мне, чтобы сказать, как ты красива и какое это счастье, что ты к нам приехала. Бут милый мальчик, может быть, иногда немного грустный, но очень талантливый. Ему пойдет на пользу присутствие в доме молодой девушки.

Она еще продолжала бы говорить в том же духе, но прозвучал повелительный стук в дверь, и Летти выпрямилась, отпрянула от Камиллы, высвободила руки и снова сложила их на коленях.

— Это моя сестра Гортензия, — прошептала она. — Лучше не заставлять ее ждать. Она не отличается терпением.

Камилла быстро подошла к двери. Она понимала, что после деда Гортензия была самой важной персоной в доме и многое зависело от первой встречи с ней. Именно ей — своенравной и трудной в общении тете Гортензии — Камилла должна понравиться, если она и впрямь рассчитывает стать полноправным членом этой семьи. Камилла с улыбкой и открытым сердцем отворила дверь.

Образ тети Гортензии, витавший в ее воображении, был довольно неопределенным, но он не имел ничего общего с этой высокой, красивой рыжеволосой женщиной в изысканном вечернем платье. Она выглядела бы еще более красивой, если бы выражение ее лица было менее раздражительным и резким. Особенно чудесными показались Камилле рыжие, не потускневшие с годами волосы, при помощи нефритовых гребней собранные в сложное сооружение из многочисленных локонов и прядей. Изумрудно-зеленое вечернее платье, возможно, не отвечало моде последнего сезона, но она носила его как герцогиня. Бриллиантовые серьги сверкали голубым огнем. Покрой платья обнаруживал совсем не увядшее тело, фигура оставалась привлекательной и роскошной. Цвет глаз — то ли серый, то ли зеленый или голубой — не поддавался определению, Но Камилла ощутила: ничто не ускользает от их острого взгляда.