Ступор… Что-то рушится в душе, опрокидывается и течет вязкой грязной жижей.

Он уже сипит. И меня и его бьет дрожь. Хочется вырвать кисть из цепких холодных пальцев.

– Прости меня, Петя. Я скоро сдохну… Чую костлявую – чертей призывает за мной… Хочу, чтобы этот грех не остался на душе. Я много плохого сделал, но жалею об одном. Только об этом.

– Но зачем? – я отмахиваюсь. – Да нет – ты бредишь. Это ж – несуразица, хрень!

– Мне скоро сорок. Я не вернул отцовскую землю, не заработал денег. Даже не женился. Мне б сбежать… Уехать подальше, за море, осесть. Купить дом и виноградники – устал я воевать.

– Так ты же меня спас.

Но он не слышит – шепчет уже сам себе, под нос, скороговоркой, обрывками съеденных окончаний, из которых с трудом складываются слова:

– Ты любимчик отца. Тебе достанется имение в России. А мне – ничего, только титул кнеза сербского, посмешище для базарного люда… Я и вытянул тебя потому, что турки молчали о золоте. Думал, что ты все же его сберег.

– Так это ты подстроил… с крестиком… и в Неаполе?

Он захрипел. Это – усмешка?

– Я боялся, что ты догадаешься обо всем. Про золото ты не помнил, зато мог сложить два и два…

– А теперь? Что?

Ледяные пальцы крепче сжали ладонь.

– Теперь хочу, чтобы ты знал… Все знал.

– Как же так?

– Прости… Ты – добрый.

Я – добрый?!

– А когда турки деревню вырезали – тоже ты?

Он мотает головой:

– Нет… Это кто-то на золото за твою голову запал.