— А что сделается со старым, мудрым филином? — даже удивился Анджей. — Для виду и его сняли с должности начальника контрразведки дивизии, сделали офицером по особым поручениям при комдиве. На деле полномочий больше, а отчитывается только Стукалову. Держит в руках все нити операции. Иоффе очень умён, но и он не знает, как подступиться к полякам. Вся надежда на тебя.
— Служу Отчизне, пан Анджей, — тихо сказал Саблин. И добавил: — Я постараюсь, Андрей.
— Заходи в любое время, — откликнулся особист. — Я теперь почти всё время буду здесь. Да, и вот тебе приз, заслужил. Отличный бой. — Он протянул Ивану пачку денег. И неожиданно рассмеялся: — Пригласи я тебя на состязание — тогда, по приезде, помнишь? — хорош бы я был. Пару раундов продержался бы, наверное, а дальше — не знаю… Мне с тобой не тягаться. Бери, бери деньги, не жеманься. Угостишь при случае новых знакомцев. Здесь скаредничать не принято.
Прошло два дня, не отмеченных никакими новыми событиями. Саблин ходил в зал, вяло работал со снарядами. Для коротких спаррингов занимал запасной ринг. Организму требовался отдых, вчерашний бой забрал изрядно сил. Но передышки он себе как раз позволить не мог. Следовало торопиться. Беседа с Анджеем прошла в спокойных тонах, но Саблин чувствовал, как напряжён подпоручик, как важны для него поляки.
Теперь он часто ловил на себе когда любопытные, а когда настороженные, внимательные взгляды. Многие узнавали его, окликали новым именем:
«Привет, Гусар!» Но встречались и такие, которые злобно зыркали и ругались вслед. Победа русского офицера радовала не всех.
Лося не было видно — зализывал раны, не иначе. А вот Тарзан со Слоном являлись в зал регулярно. Первый с открытия начинал тренировку и работал до вечера, до самого начала боёв. Делал лишь короткий перерыв на обед. Второй помогал, подсказывал в спаррингах, выполнял функции секунданта. Тарзан готовился к бою с Ежи Мазуром, который, как выяснилось, напрочь отказался брать псевдо и выступал под своим именем.
На Саблина бойцы поглядывали недружелюбно, надо сказать, с плохо скрытой ненавистью поглядывали.
Поручик не обращал на это внимания, думал, как вызвать на бой Шершня, в миру Леона Качмарека. В бою Саблин его не видел, на тренировках Леон появлялся редко, как и все поляки. Да и то сказать, паны приходили в зал, разминались, работали с мешками и грушами, но никогда не спарринговали. Стиль свой показывали лишь в бою, а Саблин пока имел удовольствие наблюдать только победу Кузнеца. Внушительную, надо сказать, победу. Слон тогда с трудом продержался неполных три раунда.
На третий день, день боя Ежи, поляки появились втроём. Мазур усиленно разминался, Возняк и Качмарек вяло пинали мешки, больше переговариваясь между собой. Потом немного попрыгали в ринге. Мазур вначале боксировал с Качмареком, а следом и с Кузнецом, но настоящего спарринга Саблин не увидел. Поляки больше отрабатывали удары и комбинации — двойки, тройки.
Когда, после душа, бойцы собрались на выход, Саблин понял, что другого случая может долго не представиться.
— Доброго дня, панове, — окликнул он устремившихся к выходу боксёров.
Те обернулись разом, но ответил один Мазур, улыбнувшись искренне и простодушно:
— Доброго, пан офицер. С порядочным человеком не грех и поздороваться.
— Рад, что у меня такая репутация в ваших кругах, панове, — Саблин тоже улыбнулся.
— Если человек не хлещет вечером водку в местном буфете со всякими… После каждой мало-мальской победы над очередным слабаком… Ну вы понимаете. Это уже о многом говорит.
— Я сегодня буду болеть за вас, пан Мазур. Почему-то мне кажется, что Тарзану не устоять.
— Можете, пан Гусар, даже поставить на Ежи, — прогудел Кузнец. — Уверен, деньги не потеряете.
— Я не играю, пан Кузнец, — пожал плечами Саблин. — Бокс для меня спорт, состязание, но не способ заработать.
— Достойно уважения, — одобрил Ежи. — Вот я и говорю, приличный человек.