Варя не помнила как досидела до конца вечера, как попрощалась с тетушкой, невпопад отвечая на ее заботливые расспросы, как добралась домой. Сны, преследовавшие ее в ту ночь, были ужасны. Перед ней распахивались бесконечные двери и бесчисленные красавицы любовались собой в огромных темных зеркалах. Они оглядывались на Варю с насмешливой улыбкой, полной надменного превосходства. Тихий вкрадчивый голос шептал ей в уши: "Все они знают то, чего не познала ты. Все они испытали счастье, которого тебе не видать". Варя все ускоряла шаг, пытаясь уйти от настойчивого голоса, но он настигал ее, она старалась найти хоть одну пустую комнату, где могла бы отдохнуть, но все покои были заняты красавицами, чьи взгляды и улыбки становились все бесстыднее, а позы все откровенней. В отчаянии она бросилась бежать и почти тут же ее подхватывали твердые мужские руки. Она поднимала глаза и видела обнимающего ее Джеймса Фентона. Вся дрожа она прижималась к его груди, вслушиваясь в успокаивающий голос. Она ощущала его нежные прикосновения на своих плечах, волосах, спине. Потом его руки становились все настойчивее, вот они уже гладят ее шею, грудь. Она закрывает глаза, тает под его ласками. Затем поднимает взор на своего королевича и застывает в немом ужасе. На них из мрака надвигается лицо ее отца. Оно становится все больше, больше, закрывает собой горизонт. Вот гигантские губы размыкаются и в уши громом ударяют слова: "Будь ты проклята, бесстыдница, погубительница чести, предательница веры!" Варя отшатывается от искаженного гневом лика, оступается и летит в бесконечный темный провал. Проснувшись от собственного крика, Варя садится на постели, а затем вновь погружается в сон, чтобы опять блуждать в длинной череде кошмаров.
Только наступившее утро принесло ей облегчение. День обещал быть прекрасным. Свежий холодный воздух врывался в горницу, весеннее солнце выплясывало на чуть подмерзших лужах. В его ярком свете вчерашние происшествия представали всего лишь еще одним ночным кошмаром. Помолившись и умывшись, Варя выглянула в окно, расплела косу, резко встряхнула распущенными волосами, позволяя солнечным лучам играть в золоте прядей и разом изгоняя из головы и глупые страхи и напрасные мечтания. Англичанин влюблен в противную иноземку (и что он в ней нашел?), а посему она, Варвара Опорьева, должна о нем немедленно забыть, если хочет сохранить гордость и уважения к себе. К тому же ее сны предупреждали, что великий грех для девицы думать о мужчине, а тем паче для православной мечтать об еретике. Она открыла створки уборного зеркала и разглядев синие круги вокруг глаз, послала своему отражению укоризненный взгляд. Затем решительно всадила гребень в волосы и, морщась от боли, стала продираться через густую золотую копну. Приведенные в порядок волосы вновь превращали ее из распаленной позорными желаниями грешницы в достойную и благонравную девицу древнего рода.
Варя шагнула к двери, полная решимости вернуться к повседневным делами и не вспоминать более ни об увиденном ею, ни о собственном неподобающем поведении, когда дверь распахнулась и в горницу ворвалась Палашка:
- Боярышня, - задыхаясь, произнесла девка, - вас батюшка кличет сей же час, - Палашка доверительно понизила голос, - Сердитый, страсть.
Мгновенная вспышка страха охватила Варю. Ей вспомнился сон, гневный лик отца, брошенное им проклятие. Однако она тут же сообразила, что ни о виденном ею в доме тетки, ни тем паче о ее грешных мечтах не знает никто, кроме нее самой. Зачем же отец может звать ее? Словно отвечая на ее мысли Палашка раздумчиво пробормотала:
- Почто это вы батюшке понадобились? Ранее вроде бы к себе не звал никогда. Вы не натворили ли чего, боярышня? Я уж какой день примечаю - смурная ходите, будто сама не своя!
Заалевшись и пряча лицо от проницательного взгляда знающей ее с детства девки, Варя ответила:
- Господь с тобой, Палаша, что я такого могла натворить? Разве что к тетушке Наталье вчера в гости съездила не спросясь.
Палашка задумалась:
- У родной тетки гостевать провина не великая, ступайте к батюшке спокойно.
Несмотря на Палашкины ободряющие слова Варя дрожала, спускаясь в столовую палату. Войдя, она увидала, что ее ждет не только отец, но и матушка. Прасковья Тимофеевна пристроилась под образами на краешке лавки и водила взглядом за вышагивающим из угла в угол боярином Никитой. Видно было, что отец и впрямь сердит. Варя скромно замерла у дверей, опустила глаза.
- Вот и ты, дочка, что-то ты не слишком торопилась, - Никита Андреевич окинул дочь неодобрительным взглядом, - Горе мне с тобой. Надеялся я, что не вспомнит о тебе Петр Алексеевич, да видно, понапрасну. Говорили мы с ним вчера ввечеру про корабли мои, он и помянул, что должна ты в ассамблее быть, - Никита Андреевич сморщился, словно глотнул кислого, - Хочет государь, чтобы моя дочь со всякими иноверцами, купчишками, офицеришками худородными выплясывала, обезьяну из себя корчила. Отвертеться от сей печали не выходит, зело гневается Петр Алексеевич. Однако уговорил я его, чтобы тебе не в ассамблее проклятой явиться, а выйти поглядеть на потешную морскую баталию, что через день на заливе будет. Там царь новые корабли и аглицкие бомбарды в деле видеть желает, а народу действо морское в развлечение станет. Дворянские женки принаряженные придут и тебе велено предстать в иноземной робе. Одна не пойдешь, мать с тобой для пригляду отправится, ей тоже след вырядиться. Сходите к моей сестре, она вам подберет...
Тут речь боярина была прервана жутким нечеловеческим воплем. Странный звук шел из угла под образами, нарастал, ширился, дошел до пронзительного крещендо. Никита Андреевич и Варя испуганно воззрились на Прасковью Тимофеевну. Боярыня выла. Она выла отчаянно, самозабвенно, отдавая этому делу весь жар души. Бессловесный вопль перемежался жалобным речитативом: "Ой, бедные мы, бедные! Ой, пропали наши головушки-и-и-и! Отдаем единственную дочь на поругание-е-е, подлому люду на потеху-у-у!"
Даже для привыкшего к жениным глупостям боярина это было слишком. В ярости он поднял руку, намереваясь ударить Прасковью, но сдержался и лишь крепко тряханул ее за ворот. У боярыни лязгнули зубы и она смолкла так же внезапно, как и возопила.
- Ты в уме ли, Прасковья? - голос Никиты Андреевича нервно подрагивал, - Не в татарский полон ее гонят, и не в гроб кладут. Не дело, конечно, православной девице в безбожные наряды рядиться, с чужими людьми лясы точить, но и поругания никакого над ней не будет. Явится один раз на люди, царя умилостивит, а там, глядишь, более и не понадобится, - Никита Андреевич перевел неодобрительный взор с жены на дочь, оглядел ту с головы до ног, мрачно процедил, - Не было печали, так черти накачали. Хлопот с тобой не оберешься. Надо поскорее жениха сыскивать, здесь или на Москве. Пусть твой муж сам решает, спорить ли, мириться ли с новыми порядками, чтобы бабы и девицы заместо рукоделия по ассамблеям таскались.
Варя кусала губы и часто хлопала ресницами, чтобы не разреветься. Сызмальства ее учили, что отец есть глава семьи, господин над жизнями и судьбами детей, его слово - закон, и никто не смеет прекословить. Вызвать его неудовольствие - величайшая беда и стыд. Только она никак не могла понять, чем провинилась сейчас. В ассамблею она не просилась, являться туда требовали от всех дворянских дочек, и царю на глаза не лезла. Неужели вся ее вина в том, что родилась на свет девицей, что живет в отцовском доме и тем уже причиняет беспокойство? А ведь есть на свете края, где быть девицею вовсе не беда, где за один девичий взгляд кавалеры на шпагах дерутся.
- Ко дню потешной баталии обеим быть готовыми, - распорядился боярин, - Попросите совета у Натальи, а меня сим пустым делом более не тревожьте.
Никита Андреевич вышел, Варя села и крепко задумалась. Обида на отца и страх перед предстоящим испытанием не дали ей сразу сообразить, насколько важную вещь сказал Никита Андреевич. Сейчас, в тиши и покое, его слова предстали во всей значимости. Потешная баталия учиняется, чтобы царь мог поглядеть в деле англицкие пушки, а значит, и хозяин пушек тоже там будет. Подавленные, задушенные мысли о красавце англичанине воскресли вновь, с еще большей силой.
Варе вспомнился давний разговор, когда покойница бабушка рассказывала попадье об их соседе по имению, блудившему с дворовыми девками, а попадья при этом гневно ахала. Обе замолчали сразу же как заметили, что Варя их слушает, но кое-что она все же успела для себя уяснить. Она поняла, что бывает любовь, обходящаяся без церковного венца, тайная, ото всех скрываемая и как правило, недолговечная. Возможно, в теткином доме она была свидетельницей именно такой любви. Вертлявая иноземка - мужняя жена, с английцем ее связывает только краткий час общего греха, ничего более у них быть не может.