— И чего? Отбить? А потом пообещать вернуть? Так сказать, услуга за услугу? Я тебе, Леха, жену отдам, а ты мне отработаешь…

— Кончай веселиться, — оборвал его Папа. — Любимая жена — это его слабое место. И страсть к картишкам. Отсюда к пляши. Хоть вприсядку.

Папа застегнул брезентовую куртку, поднял с пола кепку и шагнул к двери.

— Все, пора мне, — сказал он.

Голощекин встал. Папа поравнялся с ним и, нахлобучивая кепку, произнес:

— У многих, капитан, любимая жена — слабое место.

Голощекин задохнулся.

— Не суйся! — хрипло выдавил он. — Не твое собачье дело!

— Мое, — жестко сказал Папа. — Так что тебе еще со своей мадам разобраться надо.

Голощекин схватил Папу за отвороты куртки и рванул на себя. Тот не сопротивлялся, но глаза его сузились, он моргнул, и Никите вдруг послышался тихий щелчок — будто сработала фотокамера. Голощекин выпустил из пальцев брезент и примирительно похлопал Папу по рукаву:

— Извини, Петрович.

Папа спокойно поправил куртку и поплотнее надвинул кепку.

— Вот потому я и говорил, что боюсь, — сказал он. — Отказывают у тебя тормоза, Никита.

Он вышел из фанзы. Голощекин встал у окна — коренастая фигура в высоких болотных сапогах и брезентухе виднелась у подножия склона. Никита решил немного переждать.

Если б Голощекину было ведомо чувство страха, стоило, пожалуй, испугаться. Тихий щелчок сработавшей фотокамеры, послышавшийся ему, означал одно: Папа этот разговор запомнил. Нехорошо запомнил — как подтверждение своих сомнений. Но Никита не знал, что такое страх. А вот что такое осторожность, знал. Следует впредь быть осторожнее.

Любимая жена — слабое место. Голощекин сжал кулаки. Да, любимая, подлая, предавшая, изменившая — и все равно любимая. Он ничего не мог с собой сделать. Он готов был ее убить, если б не знал, что за это придется отвечать. Он не представлял, как сможет жить с ней дальше, и не представлял, как сможет жить дальше без нее.

Странно, но он ни разу не подумал о том, что в ее чреве может быть его ребенок. Он просто не верил ей, а потому не верил и в такую возможность, хотя она была, маловероятная, практически ничтожная, и все-таки… Но даже если б он заставил себя поверить сейчас, потом он жалел бы об этом.

С Мариной придется расставаться. Не теперь, позже. Ее беременность нужна ему, пока он не решил, надолго ли еще застрянет здесь. Если с Папой не удастся наладить отношения, пусть катится к дьяволу. Голощекин уедет в другое место и там начнет дело сам. И тогда растущий Маринин живот его прикроет. Никита подаст рапорт: так, мол, и так, жена беременная, нуждаюсь в переводе; он нажмет необходимые кнопки, использует все свои связи и без потерь, не вызывая никаких подозрений, уберется отсюда. А уж тогда решит, что делать с Мариной.

Голощекин вновь посмотрел в окно — коренастая фигура в брезентовой куртке мелькнула на вершине холма и пропала. Можно идти. Он оглядел фанзу, носком сапога сгреб в кучку окурки, задвинул их за ящик и вышел.

Вокруг было тихо. Никита направился к частому ельнику, раздвинул колючие лапы — они сомкнулись за ним, отрезая от поляны, на которой стояла фанза.