– Нет, брюшной, Петр Степанович, мой фельдшер, регулярно солдат на предмет гнид и вшей осматривает. Пока ничего этого не было. Брюшной, из Константинополя везем, десять дней прошло – как раз укладывается в инкубационный период, а, может, и из Одессы, тоже не исключено.
Дальше доктор рассказал, что вчера ему на боли в животе пожаловался один из охотников, осмотр ничего особенного не выявил, разве что некоторое увеличение лимфатических узлов и легкое повышение температуры – до 30 градусов по Реомюру[9]. Язык обложен, стул обычный, заподозрили пищевое отравление. На всякий случай, больного изолировали в отдельное помещение, огородив простынями угол. Фельдшер теперь там все время находится, так как утром больному стало плохо, жар увеличился до 32 градусов (Шурка подсказал: около 40 по Цельсию), сейчас больной впал в забытье, но перед этим рассказал, что на базаре в Константинополе, несмотря на запрет, купил рахат-лукум и другие сладости, которые он и съел с двумя товарищами уже на корабле. Этих двоих тоже изолировали, у одного субфебрильная температура, другой вообще хорошо себя чувствует. На вопрос, зачем покупали еду на базаре, если знали, что этого делать не стоит, один, который с виду вообще здоров, ответил, что тот, кто угощал, а теперь лежит в беспамятстве, сказал, что, мол, дохтура и баре не хотят, чтобы простой человек сладенького поел, а сами трескают почем зря.
Ну какое тут прогрессорство, если народ темен, его сначала грамоте надо обучить и не просто грамоте, а дать приличное образование, чтобы книжки умные читал, а то «баре не хотят…», а если эти «баре» лучше тебя знают, что не нужно есть всякую дрянь, а то заболеешь и помрешь. Нет, надо обучать детей отдельно от семьи, чтобы они темного папашу с неграмотной мамашей и в глаза не видели, а то будет «учителку не слушай, а мамка тебе добра желает». Вот вернусь, упаду в ноги царю-батюшке, пусть в сиротских приютах хорошее техническое образование дают, глядишь, через 15–20 лет и появятся в России прослойка ИТР, без нее технической революции не сделать, только обычную, кровавую, получить можно. Да и простые крестьяне увидят, что в таких школах-техникумах не только хорошо кормят и форменную одежду выдают, а и обучают так, что сын может инженером стать, если голова на плечах есть и желание учиться, и будут третьих-четвертых детей туда учиться отдавать, незазорно, вдруг в люди выйдут. Вот тогда и не будет «Баре, дохтур, фершал, учителка сказали, а ты им не верь, они не наши, мужика не любят».
Пошли взглянуть на болящих. С первым плохо – жар, в беспамятстве, сильная интоксикация, брадикардия и сердце работает с перебоями – фельдшер колет камфору, а толку… Здесь антибиотики нужны. Доктор спросил, не поможет ли мой СЦ внутрь? Ответил, что нет, на тифозную сальмонеллу он не действует, так как это грамотрицательный микроб, моя тетушка провела опыты у Мечникова во Франции и установила, что СЦ эффективен только против грамположительных микробов.
После этого отправился к капитану, узнать, когда мы будем в Александрии. С трудом вскарабкался по трапу, прилично треснувшись головой при очередном ударе волн. Потирая шишку, протиснулся в рубку. На вопрос что случилось, не стал скрывать ситуацию, а доложил, как есть. Капитан расстроился, так как возможен карантин и тогда летит в тартарары весь график. Потеря пассажиров и груза – фрахтователь не будет ждать месяц, а в Бомбее они должны принять под завязку хлопка и идти с ним в Нагасаки. Да и много пассажиров ждет в Александрии – у нас уже все места 1 и 2 классов проданы. В Александрии должны быть завтра к вечеру, если шторм не усилится, и так вместо пяти дней идем уже почти неделю. Капитан спросил как состояние тяжелобольного, я обещал держать в курсе развития заболевания. У меня сложилось впечатление, что капитан надеется, что больной умрет, тогда можно похоронить его в море по морскому обычаю и англичанам ничего не говорить, тогда и график ломать не надо. Ага, а вдруг еще больные будут, у нас как минимум, один кандидат с температурой в изоляторе лежит…
Поговорил доктором, пришли к выводу, что карантин нам не грозит, так как брюшной тиф в список карантинных инфекций не входит, с другой стороны, англы могут упереться и сказать, что они не исключают холеру, а это – карантин. Значит, наша задача: как можно быстрее госпитализировать больного в нормальную европейскую клинику и убедить портовые власти, что мы не попадаем под карантинные ограничения. Фельдшер все время находился у лихорадящего больного, ставя уксусные компрессы, но жар не спадал. Наутро больному стало еще хуже, у него начался бред, он метался на койке и громко нечленораздельно что-то говорил. Его товарищи, бывшие здесь же за перегородкой, все слышали и со страхом ждали, что с ними будет так же. Однако, температуры ни у кого из них не было и чувствовали они себя неплохо, несмотря на качку, один даже попросил щец похлебать. Фельдшер проводил термометрию и опрашивал всех, кто был в контакте с заболевшим, но новых карантинных не выявлялось (думаю, что просто не признавались, несмотря на то, что я сообщил всем, что чем раньше болезнь установлена, тем легче ее вылечить). Шторм стих и через полсуток на горизонте появилась Александрия.
Спустили шлюпку и я с капитаном съехали на берег. Я сказал ему, что брюшной тиф не относится к карантинным инфекциям, и нам нужно убедить портовые власти, что опасности мы не представляем. Самое плохое – что власти могут заподозрить, что у больных холера, но у нашего больного практически нет поноса, первые дни был вообще запор, зато налицо полилимфаденит – то есть множественное поражение лимфатических желез, где и сидят возбудители болезни и постепенно гибнут – отсюда и интоксикация, то есть отравление организма. Спросил, насколько может помочь благодарность карантинному врачу в виде десятка золотых? Капитан ответил, что богатые люди не служат в колониях, наоборот, сюда едут за тем, чтобы скопить денег на безбедную старость из чего я понял, что благодарность поможет…
Пока капитан оформлял бумаги, к нам подошел приехавший из гостиницы русский консул, который уже третьи сутки ждал нас в Александрии. Я рассказал ему о нашей проблеме и предложил решить ее десятком золотых из своего кармана, консул обещал узнать о карантинном враче, насколько это будет уместно и помочь мне уладить вопрос. Вернулся он с сухощавым англичанином, который представился как доктор медицины Роберт Барнс. Консул незаметно за его спиной кивнул мне. Доктор Барнс высказал желание лично осмотреть больного и мы отправились на «Орел». Наши с доктором Петровым размышления убедили его, но все же мистер Барнс что-то там пробормотал про холеру, тогда десять желтых монеток по двадцать франков незаметно перекочевали в карман его сюртука и доктор сказал, что это так, всего лишь его предположение. Он согласился со срочной госпитализацией больного в госпиталь Красного Креста и то, что двое контактировавших больных подлежат карантину на берегу. Пароход он задерживать не будет, так как инфекция не карантинная, все медицинские мероприятия были проведены и он убедился в хороших санитарных условиях на борту «Орла». Я вернулся с доктором Барнсом в администрацию порта, объяснив на прощанье находящимся в изоляторе, что они будут в карантине и, если все будет хорошо, то через месяц их отправят домой на русском корабле бесплатно, а чтобы добраться домой из Петербурга или Одессы – каждому по золотой монете и еще одна их товарищу, как выздоровеет (консул обещал бесплатные места в 3 классе на пароходах Доброфлота, такие случаи бывают нередко и капитаны не возражают). Капитан сказал, что никаких ограничений мистер Барнс не наложил, судно может принимать пассажиров и с него можно сходить на берег. Консулу я передал сообщение для Обручева о ходе экспедиции, а он мне – стопку писем, русские газеты недельной давности и английскую свежую прессу. Среди писем я обнаружил большой конверт, адресованный мне, подписанный управляющим моими заводами. Когда вернулись на «Орел» больных уже увезла санитарная карета, вызванная Барнсом. Шлюпку фельдшер уже продезинфицировал карболкой и капитан сказал, что придется взять другую для транспортировки пассажиров – мы останемся на якорной стоянке внутреннего рейда, но будет спущен трап в виде лестницы с поручнями и пассажиры без труда смогут подняться на борт, в крайнем случае, матросы их внесут на руках. У борта уже строились увольняемые на берег, я попросил доктора еще раз объяснить, что больше городов с европейскими больницами у нас на пути не будет, поэтому, кто хочет навсегда остаться в здешнем песке, может есть местную еду немытыми руками, а кото хочет вернуться домой – пусть этого не делает.
Вручив командирам письма для раздачи по подразделениям, отправился в каюту посмотреть, что мне прислали. Управляющий писал, что в новых цехах ставят оборудование, закупают для них сырье и готовят жилье для желающих переехать. Строительство, в основном, окупается за счет прибылей с продажи СЦ и ТНТ – старые цеха работают на полную мощность, но больше выдать уже не могут. Частично проблема решена установкой новых реакторов в помещении сукновальной фабрики, которая стала убыточной, реакторы должны заработать со следующей недели, это увеличит выпуск в полтора раза, в перспективе – в два. Купцы Черновы поставили листовой прокат коррозиеустойчивой стали, она ржавеет, но не так быстро, новые реакторы делают из нее. Поданы привилегии на новые лекарства, в том числе за границей, отказа нигде не было, даже в Германии.
Прочитал письмо от Лизы, которое нераспечатанным было вложено в большой конверт с письмом управляющего. Она пишет, что учится в Цюрихе, но периодически ездит на эксперименты, проводимые Мечниковым с культурами различных бактерий. Установлено, что новый антибактериальный препарат активен в отношении шигелл – возбудителей дизентерии и даже холерного вибриона, но это, естественно в пробирке. В опытах на животных установлено, что этот препарат сохраняет терапевтическую концентрацию в крови в течение суток, то есть имеет длительный период полувыведения. По результатам исследования СЦ и ПАСК она вместе с Ильей Ильичом опубликует статью в пастеровском журнале. Лиза написала, что молодая жена Мечникова, Ольга, сначала приревновала Илью Ильича к новой сотруднице, но увидев Лизу, несколько успокоилась, посчитав себя гораздо моложе и красивее, тем не менее, несколько раз неожиданно приходила в лабораторию, якобы справится о самочувствии Ильи Ильича. Лиза сообщила, что, раз я был в Одессе, то, несомненно, встречался с Гамалеей, возглавлявшем там бактериологическую станцию и просила написать про свои впечатления. Вот те раз, а я и не представлял, что он в Одессе… Одним словом, Лиза пожелала мне счастливого путешествия и вернуться домой через год здоровым. Велела беречь себя и не пить сырую воду. Да, как-то неправильно с Гамалеей[10] получилось, быть в двух шагах от известного бактериолога и не завести знакомство, это прокол, ну что же, это только в дурных книжках у попаданцев все получается, всех они побеждают одной левой и все знают наперед…
Отправился погулять наверх. Пароход стоял недалеко от берега и был явственно ощутим аромат каких-то цветов, прямо на набережной росли финиковые пальмы, увешанные гроздьями фиников. Вот это интересное место, жаль, что с хлопотами с больными не удалось сойти на берег погулять и посмотреть на здешнюю жизнь. Вижу, что на пристани против «Орла» собираются пассажиры и от нашего парохода уже отвалила за ними шлюпка (надеюсь, не вымазанная карболкой добрым фельдшером Семирягой, а то ведь сразу сдадут билеты). Пассажиры прощаются с провожающими, вот темноволосую девушку в кружевной шляпке провожает, судя по всему, ее тетя с черными слугами, вот целое семейство с двумя детьми грузится в шлюпку, матросы помогают детям, которые, видно, боятся воды и незнакомых усатых дядек. Все загрузились в шлюпку, машут платочками, как с берега, так и со шлюпки – идиллическая картина на фоне пальм, цветов гибискуса и чего-то там еще.
Так мне понравился берег Александрии, что я решил немного пройтись по палубе перед ужином, еще раз вдохнуть аромат тропических цветов и полюбоваться на набережную, тем более, что должны возвращаться отправленные в увольнение на берег. Вышел на палубу и почти столкнулся в давешней темноволосой девушкой. Теперь просто пройти мимо – верх неловкости. Представился: «Александр Степанов, советник русской миссии». Девушка ответила: «мисс Мэри МакКонен». Сказала, что следует к отцу и впервые видит русских. Подумал, что, наверно, у нее отец колониальный полковник где-нибудь в Бомбее, командир шотландских стрелков (фамилия то шотландская[11]), а в ней прилично туземной (скорее всего – индийской) крови: темный цвет волос, смуглое лицо, но тонкие европейские черты, прямой нос, умеренно пухлые губы, стройная фигурка с высокой грудью. Все таки, представители смешанной крови иногда очень красивы и Мэри – не исключение. Наверно мама у нее – дочь какого-нибудь раджи, в которую, в свое время, влюбился английский лейтенант. Мэри спросила, кто эти бородатые люди в меховых шапках, которые усаживаются сейчас в лодку? Я ответил, что это казаки, которые ходили погулять по Александрии. А меховые шапки – это такой форменный головной убор, без которого казак – не казак, называются они – «папахи».
– Как? – удивилась Мэри, – это настоящие казаки и они никого не убили и не ограбили в городе?
Далее она пояснила, что в Британии и Франции казаки считаются дикими людьми, которых хлебом не корми – дай только кого-нибудь ограбить и убить.
– Да, – ответил я, – это – абсолютная правда: убить, а потом зажарить на углях, нанизав куски мяса на саблю – это такое блюдо, называется «шашлык», а потом пить «водка» и плясать «казачок»..
Мэри сначала удивилась, подняв бровки на хорошеньком личике, а потом, догадавшись, что это шутка, звонко расхохоталась.
– Я так и знала, что это – ложь, – сказала она, – сэр Александр, а вы познакомите меня с казаками?
– Конечно, вот как раз сюда их командир идет, – заметил я Нечипоренко.
Подъесаул подошел, отдал честь, приложив два пальца к папахе и доложил, что все казаки вернулись на борт.
– Аристарх Георгиевич, вот барышня считает, что, как пишут в английских газетах, казаки всех убивают, грабят и чуть ли не едят поедом.