Глава 8. Над Абиссинией небо синее…

Как ни странно, но ночь прошла спокойно. Тишину нарушали лишь шакалы и гиены, сбежавшиеся со всей округи на пиршество в двух верстах от нас. Люди же нас не потревожили и с рассветом мы стали собираться в путь. Сегодня мы планировали дойти до колодца, напоить лошадей (им досталась лишь урезанная порция воды), мулов не поили вовсе, а верблюды были способны обойтись без воды неделю и дольше, но хоть немного попоить у колодца все же стоило – сил у них будет больше. Проведал своих раненых – небольшая лихорадка была лишь у того, кто был со сквозным ранением, Абу Салех и второй казак по имени Прохор, с ранением в спину, чувствовали себя хорошо и настроение у них было бодрое. Ночью товарищи Прохора сделали трое конных носилок, закрепив древки дротиков с натянутой на них парусиной между парами вьючых лошадей. Груз с лошадей теперь будут нести верблюды.

Казаки немного затрофеились, обойдя шатры и, прихватив ковры, те, что поновее и почище, постелили их на деревянные седла ездовых верблюдов и покрыли носилки, чтобы раненым было помягче. Также взяли большие медные, луженые оловом изнутри кувшины для воды, медные тазы и ведра, выбрав те, что получше – все в хозяйстве пригодится. Ценных вещей в шатрах не оказалось. Пленных, кроме четырех посильнее – пусть шейха своего таскают, я отпустил.

Абу Салех написал письмо отцу, в котором сказал, что был ранен, но русский лекарь достал пулю (писать что это осколок гранаты, – еще объяснять что это такое старому шейху….) и теперь он чувствует себя хорошо, тот же лекарь лечит его перелом ноги, поэтому ходить он не может, но его везут с удобствами, кормят и поят. За его освобождение русский вождь рас Искендер требует уплатить 30 тысяч талеров серебром и 5 тысяч соверенов золотом или столько же по весу в других европейских монетах. Кроме того, шейх обязуется отдать русского, который находится у него в плену уже полгода (показал Салеху фотографию Лаврентьева и он подтвердил, что это – тот самый русский, что сидит у них в яме). За это он отпускает всех пленных, кроме четырех, которые заботятся о нем и оставляет лагерь в том виде, в котором он ему достался (его уже успели разграбить дезертиры), в лагере остаются раненые, которые не могут передвигаться, но рас Искендер оставляет им воду, хлеб и финики. Обмен на шейха Абу Салеха и четырех пленных, которые будут за ним ухаживать, состоится на абиссинской территории. Рас Искендер предупреждает, что, если кто-то нападет на его караван, то принц и пленные будут убиты. Я попросил написать два одинаковых письма. Вдруг кто-то из посыльных не дойдет до цели, хотя я дам им по верблюду и запас воды. Потом я показал письмо Хакиму, он подтвердил, что все написано так, как я ему рассказал. После этого я вручил письма двум пленным дал им по легко раненому верблюду, но который мог идти и не издохнуть от раны минимум неделю, по паре лепешек, немного фиников, найденных в шатрах и по медному мятому кувшину с водой на каждого, сказав, что они должны передать письмо отцу шейха Салеха и отпустил восвояси.

С теми, кто мог идти, я поступил так же – только дал им по верблюду на 10 человек, чтобы мог нести поклажу и ли ждать вместе с ранеными, когда придут снимать лагерь. Остальных верблюдов – 42 грузовых и 28 ездовых, мы нагрузили оставшимися полупустыми бурдюками для воды, (свои уже опорожнили), трофеями и нашим грузом, немного груза осталось мулам, заводные лошади казаков теперь шли свободными, а артиллерийские тоже несли половину поклажи, совсем ослабевшие лошади шли вовсе без груза. Часть казаков, дополнительно вооружившись длинными копьями, пиками, как они привыкли говорить, ехали на ездовых верблюдах в составе верблюжьего каравана. Остальные, как обычно, на своих местах, раненые ехали ближе к хвосту каравана, впереди второй пулеметной брички.

Путь наш шел все по тому же плоскогорью, пока дорога не пошла вниз, здесь разъезд бокового охранения заметил человека, махавшего им белым платком. Они подъехали ближе и увидели что это белый, в возрасте, без оружия и на голове ку него был белый платок в качестве головного убора от солнца, которым он принялся махать, завидев казаков. Европеец был совсем без сил, к тому же ранен. Один из казаков подсадил его сзади на лошадь и так довез до моей брички, где добрый Артамонов, видя страдания пожилого человека, тут же дал ему напиться из своей фляги.

– Здравствуйте герр Шлоссер, – приветствовал я старого полковника. – Вижу, что вы решили совершить утренний моцион. Должен вас разочаровать, если бы вы продолжили движение в выбранном вами направлении, то вечером вами лакомились бы местные шакалы – вы шли прямиком в пустыню, мимо колодца, к которому мы сейчас едем.

– Добрый день, прошу извинить, не могу разобрать вашего чина на этой странной форме, хотя кругом – русские казаки.

– Это дипломатический чин, приблизительно соответствующий бригадному генералу, поэтому можете звать меня герр генерал или так, как меня зовут местные – рас Искендер. Форма полевая, введенная для моих войск, вооружённых моим же оружием, которым я, как вижу, вас и ранило, – заметил на спине и бедре полковника следы крови, но не пулевые ранения, а мелкие рваные осколочные раны. Вас вообще-то, герр Шлоссер, надо срочно оперировать – иначе будет гнойное воспаление и, весьма вероятно, – заражение крови, от которого вы умрете через неделю – две.

– Я понимаю это, герр генерал, но где здесь найти врача в этой дикой пустыне? Я слышал, в вашей миссии в Джибуте есть медицинский персонал, но вы его оставили там, а решили идти с казаками через пустыню, сопровождая дочь раса Мэконнына.

– Она не только дочь раса, но и моя невеста, не мог же я ее одну отправить в эти дикие края, хотя и не догадывался о ваших матримониально-дипломатических планах в отношении Салеха и нее, – разве я неправ, полковник Шлоссер?

– Нашей дипломатии, конечно, был бы выгоден этот союз, но русские, как всегда, нас опередили. Хотя, первоначальная идея исходила от отца Салеха – он спит и видит, как бы обезопасить себя от такого сильного противника как рас Мэконнын, ведь раньше область Харара была его владением. Городом правил другой властитель, не дело кочевника сидеть за стенами, но вот то, что вокруг – было его, а теперь он не может там кочевать, так как рас перехватывает его караваны и выставляет головы воинов Аллаха воткнутыми на пики над крепостными стенами.

– Ладно, это дело прошлое, забудьте о дочери раса, как уже забыл про нее принц Салех. Речь теперь пойдет о вашей жизни, герр оберст. Как только встанем на стоянку, прооперирую вас: я не только отличный пулеметчик, но и неплохой, по здешним меркам, лекарь. Но, герр Шлоссер, как же вы решились идти пешком, ведь это самоубийство в вашем возрасте, да еще раненым.

– Мне удалось поймать раненого верблюда и я надеялся доехать на нем до колодца, но в суматохе бегства, не взял ни винтовку, ни карту, ни компас – они остались на верблюде, который был под грудой тел, меня же раненый верблюд отбросил в сторону, где и достали осколки ваших снарядов. Только я попытался отъехать, как верблюда поймали пятеро дезертиров, они еще и обобрали меня, забрав из карманов все, от револьвера до расчески для усов и самое неприятное, одному из них приглянулся мой пробковый шлем. Когда вы ушли в покинутый войсками Абу Салеха лагерь, я тоже пытался идти, но было жарко и я просидел почти до вечера, сделав тент от солнца из своей одежды натянутой на палки из сухой акации. Вечером, когда стало чуть прохладнее, я попытался идти, шел и ночью, ориентируясь по звездам, подальше от места боя, так как туда пришло много гиен, которые могут напасть на человека, особенно, когда он ранен и обессилел, а утром ваши казаки подобрали меня.

Я видел, что полковнику тяжело ехать сидя, он не мог опереться на спинку сидения и все время сидел наклонившись вперед, пока я не предложил ему лечь животом на сено, которое возил в бричке. В другое время я бы мысленно пошутил, что еду как римский император на триумфальной колеснице, попирая ногами вождя врагов, но мне стало жалко пожилого человека, которого военная служба забросила в эту дыру. Но ехать так пришлось недолго – показался колодец, у которого уже хозяйничали казаки, поя лошадей и наливая бурдюки водой. Поскольку было еще не жарко, Хаким рекомендовал продолжить путь, отойдя от колодца как можно дальше, так как погоня, если она будет, мимо колодца никак не пройдет. Ассасин предложил изменить маршрут, он станет верст на восемь-десять длиннее и мы завтра перейдем русло высохшей реки чуть выше, чем планировалось – а там уже начинаются владения раса Мэконнына. Кочевники, по старой памяти, иногда забираются туда, но вероятность встретить войска раса гораздо выше, так как граница патрулируется и в крупных деревнях есть заставы, а там еще четыре дневных перехода – и, вот он, Харар. Как только перейдем условную границу, в Харар поскачут два гвардейца с известием о прибытии дочери раса и эскорт вскоре будет усилен сотней, а то и двумя воинов.

Проведал своих раненых, у них все было хорошо, жар, которой до этого был у одного из раненых, уже не чувствовался или было это из-за того, что окружающий воздух стал разогреваться. Наполнив все емкости, что есть, водой, мы опять ушли в пустыню, Хаким уводил нас каким-то одному ему известным путем, дорога петляла сквозь заросли акаций, но бричка могла ехать – крупных камней не попадалось, зато несколько раз я видел змей. Я предложил полковнику выпить спирта, но он отказался. В акациевых зарослях было не так жарко – их листья выделяли эфирные масла на жаре, так что дышать было несколько легче. Так мы шли еще три часа, наконец, найдя защищенное небольшими холмами место, от которого, тем не менее, был хороший обзор во все стороны, и, проведя «противозмеиные и противоскорпионовые мероприятия» – прогон верблюдов по месту лагеря, Хаким решил остановиться. Казаки стали натягивать тент для лошадей и мулов, разбивать палатки, рубить дрова для костра. Я пошел посмотреть, куда ставить брички, посоветовавшись с Нечипоренко, дал команду возчикам занять выбранные позиции. С третьей стороны с верблюда сгрузили дополнительный пулемет и тоже изготовили для стрельбы, закрыв от солнца рогожей.

Прооперировать полковника решил немедленно – все же, осколки в нем сидели целые сутки. Рассказал, что буду делать и настоятельно рекомендовал «противоболевую водку». Полковник выпил полстакана мелкими глотками, поперхнулся, потом подождал и допил водку. Дальше все было как обычно – достал корнцангом осколки – они были мелкие, раза в три меньше того, что я доставал у Салеха, но тоже зазубренные. Срезал ножницами размозженные ткани и оставил два отсроченных шва[47], предварительно посыпав рану СЦ. Полковник перенес операцию стоически, то ли водка подействовала, то ли прусская военная закалка. Потом оставил его в палатке для раненых, там уже всех поил чаем из большого трофейного чайника мой верный денщик Артамонов, вызвавшись работать медбратом. Подкладывать и выносить медный трофейный тазик, служивший судном, он привлек пленных, они же обтерли раненых от пота влажными тряпками, для каждого взяв отдельную. Я его похвалил и сказал, что назначаю фельдшером отряда.