— Посмотрим, почему Карат первым назвал Доменова. Карат — опытный чекист и редко ошибается. Да вы садитесь, Иосиф Альбертович, судя по папке, разговор у нас получится долгим.
— Материалов много, — Добош протянул папку.
Ногин прочитал вслух:
— Доменов Вячеслав Александрович, 48 лет, русский. Из крестьян Уфимской губернии, Златоустовского уезда, Кусинской волости. Женат. Беспартийный. Бывший меньшевик. Образование среднее…
— Сейчас уже высшее. Недавно защитил диплом в Ленинградском горном, — внес поправку Добош. — Чарин ему помог. У него там все знакомые…
— Тогда напишем, — Ногин взял ручку, — «образование высшее»… Пойдем дальше… Химик. Член правления и технический директор Уралплатины…
Добош воспользовался паузой:
— Там характеристики, которые дали коллеги Доменова. Вы перелистните их. Они не так важны. Прочитайте, что пишет Доменов о себе. Это копия с автобиографии из «Личного дела».
Ногин пробежал глазами: «Отец заведовал всеми магазинами, принадлежащими Кусинскому казенному заводу…» — и не выдержал:
— Ничего себе «из крестьян»! Он же из чиновников…
— Из бедных чиновников-служащих, — уточнил Добош.
— Вижу… Доменов пишет, что жили «довольно бедно». Но это же не означает, что совсем бедно. Видите, Доменов уточняет: «Отец получал 52 рубля в месяц, а с 1894 года захворал и получил пенсию 14 рублей в месяц. На жалованье жило нас 5 человек. Я кончал училище, а в 1895 году окончил Златоустовскую городскую школу, поступил письмоводителем к земскому начальнику Кусинского поселка, получал 8 рублей жалованья. Потом был счетоводом в заводской конторе (10 рублей). В 1896 году уехал учиться в Уральское горное училище в Екатеринбург. Учился на казенный счет. Семье не помогал. Семья жила на 7 рублей, т. к. в 1896 году умер отец, а пенсии выплачивали только 7 рублей». — Ногин прервал чтение: — Удивительно подробно он пишет о каждом рубле. Все начало биографии состоит из рублей. Видно, деньги занимают важное место в его жизни. Или жалость хочет вызвать к себе?
Добош уже изучил собранные материалы:
— Это, Оскар Янович, попытка показать, почему он занялся революционной деятельностью. — Добош прикрыл глаза и, словно выученный урок, продолжил биографию Доменова: — В 1897 году примкнул к кружку, которым руководил Ф. Ф. Сыромолотов, он также учился в горном училище, но старше на два курса. В кружке читали марксистскую литературу… — Добош споткнулся: — Нет, не так… «Марксистские книжки без всякой системы»…
— Память у вас, Иосиф Альбертович, — позавидуешь! И все же вы не зря ошиблись… Вы уважительно сказали: «марксистскую литературу», а у Доменова написано легкомысленно, если не презрительно: «марксистские книжки»… Это существенная деталь. — Ногин провел пальцем по странице: — Где я остановился… Нашел… «В декабре 1898 года я ушел из училища, так как хотел активно работать в подпольной типографии. Типография помещалась на Мариинском прииске, в шести-семи верстах от станции Бишкуль Самаро-Златоустовской железной дороги. Через некоторое время перенесена в деревню Верхние Караси, так как на Мариинском прииске нам грозил провал. Проработал в типографии 31/2 месяца и успел с двумя товарищами — Марией Гессен и Кудриным — выпустить книгу «Пролетарская борьба».
Типография была перевезена мной на Кусинский завод, но седьмого июня 1899 года я был арестован и просидел в Златоустовской тюрьме около года и шести месяцев. После чего был выслан под гласный надзор в город Челябинск на 5 лет»… На пять лет — под гласный надзор? Что-то слишком долгий срок? — засомневался Ногин.
— Здесь он не точен, — пояснил Добош, — я поднял документы суда: Гессен и Кудрин сосланы на пять лет в Сибирь, а Доменову и Кремлеву — гласный надзор на три года.
— Ясно, — Ногин перелистнул страницу. — Так-так… Значит, с разрешения челябинских властей уехал на Кочкарские прииски, где работал его товарищ Савватеев… Почему же ему разрешили уехать? К тому же он так хорошо устроился… Под гласным-то надзором. Вот видите, он пишет: «Принят помощником химика на Михайловский прииск»… — Ногин пробежал глазами несколько строк, присвистнул: — Да он сам отвечает на этот вопрос и указывает две причины. Первая. «Сидя в Златоустовской тюрьме среди уголовников, так как отдельных камер для политических не было, меня страшно давила обстановка. Моя вера во все хорошее в людях пропала, появились мысли: «Зачем мы боремся, если люди носят в своих душах столько грязи?» Я отождествлял уголовный элемент со всеми людьми…» Вторая причина. «Семья жила плохо, надо было заботиться о ее пропитании. Хотел учиться. Превратился в обывателя и думал только о своем личном благополучии. На Кочкарских приисках заведовал цианисто-эффельным заводом и одно время заведовал хлорационным заводом на Воскресном прииске. Больше всего общался на Кочкарских приисках с директором — бароном Фитенгофом и главным химиком Борисом Михайловичем Порватовым…»
Ногин поднял глаза на Добоша:
— Вот так фортель! От революционера да к барону! Но барон-то и главный химик почему так быстро приблизили к себе находящегося под гласным надзором?