Николай Павлович вновь наполнил рюмки.

— Это у меня не оружие, а талисман семизарядный… Я уже более десяти лет не расстаюсь с ним. И, знаете, этот талисман меня неизменно спасал в самых, казалось бы, безнадежных ситуациях! Выпьем за мой талисман!

В тот вечер они засиделись в ресторане. А потом, прихватив несколько бутылок коньяка и шампанского, уехали к Чарину. И у Соколова развязался язык.

Был он, как и предполагал Чарин, сыном кадрового военного. Блестяще окончил кадетский корпус. Предрекали ему незаурядную офицерскую карьеру. Но тут у своей барышни, в которую влюбился по уши, Соколов познакомился с руководителем боевой организации эсеров, человеком неимоверной храбрости, участником террористских актов. Эсеровские боевики за несколько лет ликвидировали двух министров внутренних дел — Сипягина и Плеве, затем великого князя Сергея Александровича.

Эсеры покорили воображение Соколова. И он пошел в бомбометатели.

За отвагу и удачливость был назначен командиром эсеровской дружины. В девятьсот пятом году вдоволь пострелял в жандармов. Но его выследили. Пришлось бежать за границу. Там повстречал знакомых по партии, которые помогли ему поступить в университет в Швейцарии. Как и в кадетском, учился блистательно. Получил звание бакалавра. Учителем его был видный геолог профессор Дюпарк. Дюпарку довелось попутешествовать по свету, он проводил геологические съемки, в том числе и на Северном Урале.

Дюпарк помог Соколову вернуться на родину, взяв его своим помощником в экспедицию.

Это было накануне мировой войны.

Жандармы не тронули Соколова. Видимо, решили, что он отошел от революции. С эсерами не встречался. Соколов и впрямь разочаровался в их лозунгах и действиях. Потянулся к большевикам.

Июньские выстрелы в австрийского эрцгерцога в Сараево породили пушечное эхо в Европе.

В первый августовский день Соколова мобилизовали. Присвоили офицерский чин. Орден святого Георгия — лучшее свидетельство храбрости Соколова. Такой орден давали редко. А в семнадцатом Соколов как солдатский делегат штурмовал Зимний дворец. И пошел по фронтам гражданской войны красный командир Соколов. Но в двадцатом году случилось страшное: заставили Соколова расстреливать мятежников-эсеров. А среди них — трое его друзей, лучших боевиков его дружины. С ними в девятьсот пятом он за черный люд сражался.

Так взглянули они ему в глаза, что даже сердце сбилось с ритма. И тогда Соколов повернулся к своим красноармейцам:

— Братцы, вы мне верите?

— Знамо, верим! — отвечают. — Не в одном бою с нами бывал!

— Братцы, вы знаете, кого сейчас жизни лишаете?

— Ясно кого, — галдят, — контру, сволочей белогвардейских…

— Неправда, — поднял руку Соколов, — героев революции 1905 года, верных крестьянских защитников.

А комиссар отряда — старый партиец, питерский рабочий за маузер схватился.

— Продался, золотопогонная твоя душа! Не слушайте его! Изменник он!

Не дали комиссару выстрелить, обезоружили. Часть красноармейцев из крестьян ушли с Соколовым и его дружками.