– Какая-то бесконечная тропинка, Прохор! Надолго запомнится. Мы уже в Финляндии? Шучу, не дергайся так. Просто, я устал сильно.
Я запнулся, соскользнул с тропинки и провалился в снег. Нога в сапоге легко ушла по бедро. Прохор засуетился, заохал. Помог выбраться. Я поднял голову и в полуметре от себя увидел морду дьявола. Вытянутый мохнатый череп зверя, хорошенько припорошенный снегом, видимо, тщательно маскировался, скрываясь от путников. Маслины глаз смотрят неподвижно и настороженно поверх наших голов в сторону лавин голубого льда и парящего моря, контролируя уходящий вельбот. Острые пики рогов пронзают свинцовый мрак неба и парализуют волю. Время остановилось. Отмерло с моим выдохом. Зверь забеспокоился: подвижный черный мохнатый нос стал принюхиваться к новым запахам и шумно, беспокойно фыркать. Дьявол задышал. Ищет явно меня. Почуял сразу. Тонкие губы поползли, обнажая кривые грязные резцы. Сердце остановилось. Потом облегченно выдохнул. Прямо передо мной стоял олень в упряжке.
– Нельзя неделями пить. Хватит, – проговорил я, прячась от порыва. Ветер выбил слезу, и она замерзла на щеке.
– Вот это правильно, Иван Матвеевич. Очень правильно.
Олень повернул мохнатую морду на голоса. Дыхнул паром. Покосил умными глазами. И содрогнулся. По телу пошла рябь. На шее, на красной витой веревке, замотался колокольчик. Сейчас он не звенел. Тоже замерз, как и всё вокруг.
Да, холод в этой стране адский, да и тишина страшная, но чертей, простите, нет, а в колдунов и в прочую небывальщину – не верю.
Попробуй удивить меня чем-то другим, край света, а то запомню тебя лишь вечной мерзлотой.
Глава 1
– Раз, два, три!
Два выстрела слились в едином грохоте. Я увидел, как пуля рвет натянутую материю простыни и тут же получил удар молота в грудь. Сила выстрела опрокинула меня на спину, не дав полету тела развиться. Голова с треском ударилась об пол. Свет стал меркнуть и туманиться. Сознание замерцало.
Убит. Не повезло.
Чужие ноги быстро приближались к лицу. Секундант противника и врач наклонились, фиксируя факт. Я уже не чувствовал, как меня трогают. Отхожу. Значит, отплясал своё. Обидно, как и не жил. А какие планы на жизнь имел, куда там Наполеону, думал остепенюсь к тридцати годам и заживу, как человек.
– Убит. Наповал, – сказал молодой прапорщик, и в этом искаженном голосе я четко слышал нотки злорадства, ехидства и восторга. Вот ведь, мерзавец. Пользуется положением и не скрывает своей радости.
– Отнюдь, – доктор рвал на мне рубаху, – знатный синяк. И ребра сломаны. Ишь, как зубами скрежещет, когда трогаю! В беспамятстве что ли? А мы его по щекам! Какие же вы, господа, слабые и нежные пошли – падаете от первой пули! Спасла вот эта вещица. Вот, где пуля-голубушка завязла. Смотрите, господин прапорщик! – и он завертел в руках записную книжку. Смятый пулей оклад по-прежнему сверкал платиной и серебром, камни переливались, но не все. Сознание, готовое упорхнуть, осталось в теле.
О, господи! Надо вставать!
Сейчас по второму разу стреляться.
– Бесчестье! – вскричал молодой знаменосец, щеки его покрылись румянцем. – Закрылся от пули!
– Тише, господин прапорщик. Простое везенье. Пуля – дура, прилетела куда захотела. Её же никто не выцеливал. На чутье господа стреляли! Искала сердце, нашла книгу. Так. Приходит в себя. Сударь, вы как? Вы меня слышите? Не спешите вставать. Дышать можете?
– Господа! – позвал взволнованный голос человека, скрытого ширмой, через которую недавно стрелялся я. – Скорее сюда!
Я силился приподняться на локте и не смог. Мутило. Голова кружилась. Зрение не могло сфокусироваться. Дыхание затруднено. Прапорщик и доктор стремительно отдалились. Зашли за ширму. Сейчас надо вставать. Приготовиться. Может мне повезло, и во второй раз и я смог зацепить противника? Если будет кровь, то поединок не продолжится.