Голос Одри дрогнул:

— Микки и Джек поговаривают о том, чтобы пойти на мировую. Джек хочет, чтобы они вместе провернули одно дельце. Может, дурь, может, казино в Вегасе. Микс, я люблю Микки, и он любит меня.

Последние слова прозвучали для Базза как выстрелы — бах, бах, бах. Он взял пачку денег, сунул их в карман и сказал:

— Ага. Он любит возить тебя в «Трок» и «Мокамбо», где знает, каждый мужчина облизывается на тебя и боится его. Потом часок с тобой, и обратно к жене. Верно, это хорошо иногда поговорить друг с другом обо всем. Но по моему разумению, этому еврейчонку не долго тебе исповедоваться, потому как ему не достает мозгов понять, что ему досталось.

Одри раскрыла рот, сигарета упала ей на колени. Она подняла ее и загасила:

— Ты в самом деле сумасшедший или просто глуп? Баззу снова послышались выстрелы — бах, бах, бах, бах.

— Наверное, я просто доверяю тебе, — сказал он. Подошел к Одри и поцеловал ее прямо в губы, одной рукой гладя по голове. Она не открыла рта, не протянула к нему руки, но и не оттолкнула его. Поняв, что большего ему ожидать нечего, Базз отпустил Одри и направился к машине, чувствуя под ногами зыбучие пески.

Все эти «бах, бах, бах, бах» эхом отдавались всю обратную дорогу, заставляя вспоминать виданные и перевиданные кадры старого немого кино как новое чудное видение.

В 33-м он схватился с шестью «быками» из числа пикетчиков у студии «МГМ», махавшими утыканными гвоздями бейсбольными битами, выручил их своей дубинкой и сам получил столбняк — глупость, которая помогла ему поступить в полицию.

В начале 42-го работал в группе наблюдения за иностранцами, собирал япошек и переселял их в паддоки ипподрома в Санта-Анита. Там он приметил смышленого паренька по имени Боб Такахаси; пожалел парня, взял его на недельную гулянку Тихуана — выпивка, девки, собачьи бега и расставание со слезами на границе. Паршивец Боб мотанул на юг, косоглазый чужак на земле лупоглазых. Тоже большая глупость; но он прикрыл свою самоволку тем, что остановил подозрительную машину из Сан— Диего и арестовал четырех наркоторговцев да еще целый фунт марихуаны в придачу. На всю эту шпану в Лос-Анджелесе, оказалось, заведено девятнадцать дел. Он получил благодарственное письмо от начальства за поимку опасных преступников. Опять дерьмо обернулось удачей.

Но самый большой номер он отколол со своим братом Фадом. Через три дня после освобождения из тюряги в Техасе, Фад объявляется у дверей детектива сержанта полиции Микса Тернера и сообщает, что только что обчистил винный магазин в Хермоза-Бич, отлупил пистолетом владельца и теперь намерен вернуть из полученного дохода Баззу долг в шесть сотен. И когда Фад рылся в своем окровавленном бумажном пакете, в дверь постучали. Базз посмотрел в глазок и увидел двух полицейских. Он решил, что родня все же ближе закона: грохнул четыре раза из своего служебного револьвера в стену комнаты. Полицейские стали взламывать дверь. Базз затолкал Фада в подвал, запер его там, выбил заднее окно и слегка потоптал хозяйскую петунию. Когда полицейские вошли в дом, Базз объяснил, что сам полицейский, а бандит был наркоман, которого он сам засадил в Квентин, Дэвис Хаскинс, в действительности окочурившийся от передозировки в Биллингсе, штат Монтана (эти сведения он получил, занимаясь перемещением иностранцев). Полицейские бросились разыскивать «преступника», вызвали подкрепление и до рассвета держали в осаде всю округу. Дэвис Хаскинс занял первые полосы газет «Миррор» и «Дейли ньюс». Целую неделю у Базза играло очко. Он велел брату сидеть смирно, пичкал его виски, бутербродами с вареной колбасой и журнальчиками с порнухой, которые слямзил в отделе нравов. Рискуя головой, этот белый голодранец выехал на одном нахальстве. Полиция так никогда и не узнала, что человек, обокравший винный магазин, подъехавший на угнанном «Ла Салле» к дому сержанта Микса Тернера, выстреливший несколько раз в стену комнаты и скрывшийся в неизвестном направлении, был уже давно мертв. Когда Фад год спустя умирал в Гуадалканале, командир его отделения прислал Баззу письмо, в котором цитировал последние слова брата: «Передайте Тернеру спасибо за порно и бутерброды».

Глупый, сумасшедший, сентиментальный, отчаянный безумец.

Но поцеловать Одри Андерс было хуже всякого безумия.

Базз оставил машину на стоянке здания городского совета, переложил все деньги в коробку из-под пончиков и поднялся в офис Эллиса Лоу. Открыв дверь, он увидел Лоу, Дадли Смита и Мала Консидайна: они сидели за столом и говорили все разом. Речь шла о разнообразных полицейских уловках. На него никто даже не взглянул. Базз во все глаза разглядывал Консидайна, которого не видел четыре года, с тех пор как наставил ему рога. Он по-прежнему был похож не на копа, а, скорее, на адвоката; в русых волосах появилась седина, в поведении проглядывалась какая-то нервная и усталая отрешенность.

Базз постучал по двери и, открыв коробку, бросил ее на кресло. Сидевшие за столом обернулись. Базз не сводил глаз с Консидайна. Лоу деловито кивнул. Дадли Смит, старый лицемер, сказал:

— Тернер, дружище, сколько лет, сколько зим.

Консидайн смотрел на него с нескрываемым любопытством, будто разглядывал неизвестный вид рептилии.

Они смотрели друг на друга. Базз сказал:

— Привет, Мал.

— Хороший галстук, Микс, — сказал Мал. — Кому пришлось вставить на этот раз?