— Заткнись! — огрызнулся тот.
— Не кипятись. Пошутить уже нель…
Спектор запнулся.
Америка выдохнул «нет».
Я растерянно развела руками и окаменела. Мы стремительно соскальзывали в какую-то параллельную реальность.
На моих коленях, в мятой льняной салфетке с розовыми пятнами чесночного маринада, лежала толстенная пачка совершенно белой бумаги, нарезанной на аккуратные прямоугольники.
21
— Нет… — бессильно проговорила я. — Нет…
Нет, этого просто не могло быть. В реальной жизни. В той самой, где мы находимся в данный момент. Где функционируют все законы физики и здравого смысла. Где нет и не может быть никаких чудес. Тем более чудес такого дурного вкуса.
Помню, что-то случилось с освещением — свет уличного фонаря изменил угол. Не моментально, а плавно. Будто кто-то сильно качнул лампу на проводе, она описала дугу и вернулась обратно.
Не знаю почему я накрыла пачку салфеткой. Подождала несколько секунд и раскрыла снова. Очевидно, надеясь, что на месте резаной бумаги появятся деньги.
Потом хлопнула дверь. Мы с Америкой разом обернулись. Мы видели, как Спектор перемахнул через ограждение и понёсся на ту сторону проспекта. Визжали тормоза, шофёры давили на клаксоны, хлебный фургон понесло юзом и он остановился поперёк движения. Пару раз мне казалось, что Спектора вот-вот собьют, но юркая фигура, выхваченная светом фар, появлялась снова и снова. Пока не достигла тротуара на той стороне. Спектор перепрыгнул через турникет, его спина мелькнула в свете фонаря и пропала в темноте.
Америка взял у меня с колен свёрток.
— Ты тоже… — он смотрел перед собой. — Иди. Я один. Я сам.
Он стянул концы салфетки узлом. Не отрываясь, продолжал пялиться в одну точку. Я отрицательно мотнула головой.
— Не будь дурой, — сказал он. — Уходи.
— Мы всё объясним… — начала я и запнулась, голос был чужой и фальшивый. — Мы всё объясним. Вместе. Вдвоём. Объясним…
— Не будь дурой, — повторил он с той же усталой интонацией. — Прошу тебя.
Я снова упрямо мотнула головой.
22