Конечно, Хорнблауэр доиграл этот фарс до конца, повторяя просьбу странного гостя и особенно подчеркивая важность дел, ожидающих его в Париже.

— Я полагаю, Горацио, ты уже велел заложить экипаж? — спросила Барбара.

— Если честно, то еще не успел.

— Тогда, надеюсь, ты сделаешь это сейчас — ведь, как говорит Его Высочество, дорога каждая минута.

— Вы слишком добры, миледи — поклонился Его Высочество.

— Но… — начал было Хорнблауэр, однако смолк под взглядом голубых глаз. Он пересек комнату, потянул за шнур звонка и отдал вошедшему Брауну соответствующие распоряжения.

— Скажите Гаррису, что у него есть пять минут на то, чтобы запрячь лошадей и ни секунды больше, — прибавила Барбара.

— Да, миледи.

— Миледи, милорд, — торжественно произнес гость, когда Браун вышел из комнаты. — Вся Европа в долгу перед вами за это доброе дело. Конечно, мир не благодарен по определению, но в благодарности Бонапарта вы можете не сомневаться.

— Ваше Высочество слишком добры, — ответил Хорнблауэр, стараясь, чтобы его слова прозвучали не слишком саркастично.

— Я желаю Вашему Высочеству приятного путешествия, — заметила Барбара, — и, надеюсь, оно будет успешным.

Этот сумасшедший, без сомнения, завладел всем вниманием Барбары, без остатка. Она старательно избегала возмущенных взглядов мужа до тех пор, пока Браун не объявил, что экипаж подан, и незнакомец уехал прочь — в темноту и потоки дождя.

— Но, моя дорогая, — наконец решился запротестовать Хорнблауэр, — зачем ты это сделала?

— С Гаррисом ничего не случится, если он проедется до Мэйдстона и обратно, — ответила Барбара, — лошади тоже не слишком устанут от такой прогулки.

— Но этот человек — ненормальный! — взорвался Хорнблауэр, — настоящий сумасшедший. Самозванец и мистификатор — и при том не слишком талантливый!

— Я все-таки думаю, что в нем что-то есть, — задумчиво произнесла Барбара, — нечто такое…

— Ты имеешь в виду, что он ловко поцеловал тебе руку и умеет говорить красивые речи — раздраженно бросил Хорнблауэр.