― Хорошо, спасибо.

― Полагаю, посылает мне свою любовь?

Провокационный тон. Но я среагировала мягко.

― Если бы он знал, что я здесь, послал бы привет.

― Хм. ― Она резко откинулась на подушки, потянула кокон драпировок жестами курицы, устраивающейся на яйцах. Я подумала, что ее мычание не бессмысленно. ― А остальные?

― Все в порядке. Им было бы ужасно приятно узнать, что я вас увидела и выяснила, что у вас все хорошо.

― Несомненно. ― Никто бы не посчитал этот шепот признаком старческого слабоумия. ― Мэнселы внимательная семья, не так ли? Ну? Ну, девочка?

Я выпрямилась на очень неудобном стуле.

― Не знаю, что вы хотите от меня услышать, бабушка. Если вы думаете, что мы должны были приехать к вам раньше, то могли бы и пригласить нас, правда? Между прочим, вы прекрасно знаете, что посылали нас всех к дьяволу, соло и хором, примерно дважды в год в течение пятнадцати лет. И если простите такие слова, то меня и сегодня не приветствовали с распростертыми объятиями! В любом случае, вы тоже Мэнсел. Вы не можете сказать, что члены моей семьи не писали вам так же часто, как и вы им, даже если только для того, чтобы поблагодарить за очередную версию вашего завещания!

Черные глаза заблестели.

― Мое завещание? Ха! Вот, значит, что! Приехали за обещанным, да?

― Ну это довольно трудная задача, раз уж вы еще живы, ― ухмыльнулась я. ― И не слишком ли, по-вашему, длинный путь я проделала ради шести пенсов? Но если хотите, можете отдать мои шесть пенсов прямо сейчас, и я вас больше не побеспокою.

Я не видела выражения ее лица, только глаза под тенью бровей и тюрбана, выглядывающие из подушек. Я поймала почти веселый взгляд Джона Летмана, но он немедленно насторожился и отвернулся, а бабушка дернулась и неожиданно вынырнула из своих покровов.

― Я могла бы здесь запросто умереть, а вы бы и не заметили. Вы все.

― Послушайте, ― сказала я и остановилась. Чарльз говорил, что ей нравится, когда ей противоречат, а до сих пор она явно старалась меня подколоть. Но бабушка Ха, которую я помнила, не стала бы так говорить даже для того, чтобы спровоцировать отпор. Пятнадцать лет в молодости кажется очень большим сроком, может быть, в старости тоже? Я бы должна чувствовать не неудобство, а симпатию. Я быстро сказала:

― Бабушка Харриет, не говорите так, пожалуйста. Вы прекрасно знаете, что если бы чего-нибудь захотели, в чем-то нуждались, нужно было позвонить только папе или дяде Чезу или любому из нас! Моя семья была в Америке четыре года, вы знаете, и мы, возможно, немного не в курсе, но вы все равно всегда писали дяде Чезу и, как я его поняла, всегда ясно утверждали, что хотите жить здесь и на собственных условиях… ― Я сделала широкий жест, обводя руками заброшенную комнату и весь спящий дворец. ― Вы же знаете, что если что-то случится, если вы заболеете и на самом деле захотите, чтобы кто-нибудь сюда приехал, или если нужна будет помощь…

Глубоко в тенях кровати сверток так затих, что я осеклась. Лампа горела слабо, но какой-то каприз сквозняка или самой лампы вдруг заставил свет ненадолго вспыхнуть поярче, я увидела бабушкины блестящие глаза. Вовсе не растроганна. Инстинкт, который запрещал мне чувствовать симпатию, не ошибался. Я сказала:

― Бабушка! Вы меня разыгрываете? Просто дразнитесь? Вы понимаете, что говорите ерунду?

― Хм, ерунда, да? Говоришь, у меня преданная семья?

― Бог мой, вам известно, что такое семьи? Не предполагаю, что наша чем-то отличается от других! Прекрасно знаете, что можете нас всех лишать наследства до посинения, но мы все равно останемся вашей семьей!