Тридцать пять лет хранится у меня эта телеграмма. Хранится вместе с маленькой книжечкой С. Маршака «Стихи», на титульном листе которой размашистая авторская надпись: «Дорогой Лидии Александровне Преображенской с пожеланием счастья и поэтических успехов».
Как знакомы и дороги мне эта надпись и эти стихи! Я вновь перечитываю их, и мне кажется, что вижу добрые глаза поэта за толстыми стеклами очков, вновь слышу его глуховатый голос, его затрудненное дыхание…
Это было в 1947 году.
За окнами вагона мелькали опаленные сентябрем осинки, золотились березки. Поезд «Челябинск — Москва» увозил нас от родного города. Василий Николаевич Кузнецов, автор детской сказки «Базар», и я ехали в далекую Москву по направлению писательской организации, рекомендовавшей нас в Союз писателей. Невольно заползала в сердце тревога: «Как-то все получится? Примут ли нас в члены Союза?» Василий Николаевич старался ободрить меня, шутил, уверял, что все будет хорошо.
И вот, наконец, мы в Москве. В Союзе писателей нас приветливо встретила управляющая делами А. Я. Годкевич. Она посоветовала нам обратиться за рекомендацией к С. Я. Маршаку. Это взволновало нас. И я, и Василий Николаевич представляли себе Самуила Яковлевича, по отзывам многих, очень строгим и даже резким человеком. Но Анна Яковлевна успокоила: «Он не любит молодых зазнаек, а вы на них не похожи, идите смело».
Чтобы договориться о встрече, зашли в будку телефона-автомата. Признаюсь, если бы я была одна в Москве, я, вероятно, постыдно сбежала бы в Челябинск, так и не увидев Маршака. Но со мной был товарищ, я видела, он тоже волновался, но старался скрыть свое волнение. И хотя смуглое лицо Василия Николаевича покрылось неровными пятнами румянца, он храбро набрал номер телефона, поприветствовал Самуила Яковлевича и попросил разрешения зайти к нему.
— Мы из Челябинска, — добавил он.
— Откуда? Откуда? Из Челябинска? — живо переспросил Маршак. — Дайте подумать… Ну что ж, если не обидитесь на меня за то, что буду принимать вас лежа, то, пожалуйста, сегодня в половине восьмого вечера милости прошу. Приболел я немного, извините…
Какая тут обида? Больной, старый человек, не откладывая, назначил встречу на тот же день. Мы были так рады, так благодарны ему.
Ровно в половине восьмого мы поднимались по лестнице в доме номер 14/16 по улице Чкалова. Самуил Яковлевич лежал на диване. Свистящее дыхание говорило о его болезненном состоянии, но он был приветлив и внимателен. После знакомства с нашими стихами, он пришел в хорошее настроение, объявил нам, что мы «способные ребята», удивился тому, что печатались только в Челябинске, тут же позвонил редактору «Пионерской правды», рекомендовал нас ему.
Принесли чай. За чаем Самуил Яковлевич расспрашивал нас о Челябинске, о нашей жизни, прочел с десяток своих стихов, подарил нам по книжечке, пригласил в ТЮЗ на премьеру его пьесы «Двенадцать месяцев».
Мы уходили взбудораженные, окрыленные и счастливые. Та теплота, которой одарил нас этот человек, давала нам бодрость и веру в свои силы.
А на следующий день нас встретили в Союзе писателей восклицанием: «Куда же вы исчезли? Вас уже ищет журнал «Пионер», а через два дня состоится обсуждение ваших стихов на детской секции. Сам Самуил Яковлевич будет председательствовать».
Все так и случилось. «Пионер» нас принял хорошо. Стихи наши скоро появились на его страницах и в «Пионерской правде». И на премьере «Двенадцати месяцев» мы побывали. Видели Самуила Яковлевича в окружении его маленьких друзей. И на детской секции нас слушали, одобрили и рекомендовали в Союз писателей.
Как самую дорогую память о чудесном человеке и поэте я бережно храню маленькую книжечку стихов и выцветшую от времени телеграмму — ответ на наше поздравление с днем рождения.
Человек с Пионерской улицы
Я спешила на работу. Мороз студил руки, обжигал лицо, забирался под платок.
«Градусов 35, а то и все 40», — подумала я, поглубже засовывая руки в рукава заячьей полудошки. И тут взгляд мой упал на противоположную сторону улицы. От неожиданности я даже остановилась. Там шел человек… без шапки. Да, да, без шапки, но зато в больших меховых рукавицах.
Заиндевевшие усики. Парок над упрямым хохолком. За спиной — рюкзак.
Вид этого человека удивлял не только меня. Многие прохожие оглядывались на него: кто с одобрительной улыбкой, а кто и сердито: вот, мол, чудит товарищ! А ребятишки, вытирая носы, кажется, готовы были, несмотря на мороз, бежать за ним, чтобы получше разглядеть удивительного дяденьку.