— Во время столь важных съемок? Да еще в Лондоне? На глазах у всего света? — сказал Марти.

— У картины должен быть один хозяин — он или я! Мною пренебрегли, как мальчишкой! Чертов гомик!

— Малыш, — напомнил Марти, — этот чертов гомик — одна из величайших звезд нашего времени. Фильм с его участием значительно поднял бы твой авторитет. Значительно!

— Даже если бы лента получилась дрянной? — с вызовом произнес Джок.

— Его картины не бывают дрянными. Его неудачи называют творческими победами. Он даже проигрывает блестяще. Эта картина стала бы важной для тебя, — с сожалением сказал Марти.

К широким ступеням административного здания подкатил черный «кадиллак»; на подобных лимузинах ездят президенты компаний и участники похоронных процессий. Из подъезда вышел президент; глава студии, несший его пальто и черный «дипломат», казался мальчиком на побегушках. Президент сел на заднее сиденье лимузина. Когда глава студии положил пальто и кейс рядом с боссом, президент заметил Джока и Марти и помахал им рукой через тонированное стекло.

Они ответили на его жест. Приветливо улыбнулись, пытаясь прочитать мысли, таившиеся за пухлым лицом и темными глазами. Сами слова президента менее важны, чем то, как они произносятся; выражение его лица существеннее любого жеста. Но сейчас физиономия этого человека была абсолютно непроницаемой.

— Что скажешь? — спросил Джок, по-прежнему улыбаясь в сторону лимузина.

— Этого черта не раскусишь, — Марти тоже улыбался.

«Кадиллак» тронулся с места, увозя президента в аэропорт Лос-Анджелеса, а затем в Нью-Йорк, к битве с акционерами, к телефонным звонкам из Рима, Лондона, Мадрида, из других городов, ставших центрами американской киноиндустрии. Когда лимузин свернул за угол, глава студии явно испытал облегчение: очередная нервотрепка пережита — и стал подниматься по ступеням.

Улыбка на лице Марти сменилась выражением тревоги, душевных мук. Он иногда считал необходимым переигрывать, общаясь с клиентами, чтобы подготовить их к своей очередной просьбе, предложению или приказу.

— Малыш, — произнес Марти свое любимое обращение, — малыш, дело не в сценарии. Я бы не помог тебе, позволив думать, будто это так. Боюсь, причина в тебе.

— Ты же говорил, что все закончилось! — выпалил Джок. — Сол Стейбер продал свою киностудию! Ты сказал, что после двух хороших независимых картин пришло время вернуться сюда.

— Я имел в виду не это, — серьезно произнес Марти. — Я говорил о Лондоне. Вот в чем причина. Он боится, что ты не сможешь работать с кинозвездой, не справишься с большой картиной. А это — большая картина!

Марти бросил обсуждаемый сценарий на правое сиденье «феррари». На обложке из материала, имитировавшего сыромятную кожу, причудливым шрифтом было оттиснено название — «Мустанг».

— Я не справлюсь с важной картиной? — возмутился Джок. — Я? А как же «Черный человек»?

— Ну и что? — выпалил Марти и пояснил тем сдержанным, бесстрастным тоном, что красноречиво выдает волнение говорящего: — Стоимость — один миллион сто тысяч. Доход от проката в стране и за рубежом — пять миллионов девятьсот тысяч. Это большая картина? Важная?

— Она принесла прибыль, верно?

— Несомненно. Но это не большая картина. Это не «Мустанг». — Марти усмехнулся, бросив взгляд на сценарий. — Эта картина должна обойтись в сумму, превышающую всю твою прибыль. Если, конечно, подойти к съемкам правильно.

Но Джок, желавший защитить себя, не услышал слов агента.