– Я… не видел людей, – ответил он на улусско-турецком. Язык распух у него во рту, ведь, несмотря на беседы с самим собой и с богами, Болд слишком отвык от разговоров с людьми. – Я думал, все мертвы.

Он махнул рукой на северо-запад.

Его не поняли.

– Убьём его, – предложил один, так же безапелляционно, как Тимур.

– Все христиане мертвы, – заметил другой.

– Убьём, и дело с концом. Лодки и без того переполнены.

– Лучше возьмём с собой, – предложил кто-то. – Работорговцы его бы купили. Он же тощий, лодки на дно не утащит.

Или что-то в этом роде. Болда поволокли по берегу. Ему пришлось прибавить шаг, чтобы верёвка не выворачивала его спиной вперёд, и от таких усилий голова пошла кругом. Силы были на исходе. От мужчин разило чесноком, и от запаха, даже такого гадкого, он испытал неимоверный голод. Впрочем, если Болда надумали продать работорговцам, его обязательно покормят. Слюна потекла изо рта так обильно, что он стал походить на шелудивого пса, а он всё продолжал плакать и хлюпать носом, не имея возможности даже вытереть его завязанными за спиной руками.

– У него пена ртом идёт, как у лошади.

– Он болен.

– Не болен он. Тащите его. Не медли, – последнее было сказано уже Болду. – Тебе нечего бояться. Мы отведём тебя туда, где даже рабы живут лучше, чем вы, варвары.

Потом его втолкнули на борт пришвартованной к берегу лодки; размашистыми рывками лодку вытянули обратно на воду, и она неистово заколыхалась. Болд тут же припал боком к деревянному борту.

– Сюда, раб. Садись на этот мот верёвки!

Болд сел и стал наблюдать за их работой. Неважно, что произойдёт с ним дальше, – всё было лучше пустой земли. Уже глядя на то, как люди движутся, слушая их разговоры, он весь насыщался. Он будто снова видел, как бегут в степи лошади. Жадными глазами Болд проследил, как они подняли вверх по мачте парус, лодка накренилась набок, и Болд бросился к противоположному борту. Они прыснули со смеху, а Болд смущённо улыбнулся, тыча пальцем в большой треугольник.

– Чтобы нам опрокинуться, нужен ветер покрепче этого бриза.

– Да убережёт нас Аллах от такого.

– Да убережёт нас Аллах.

Мусульмане.

– Да убережёт нас Аллах, – подхватил Болд с учтивостью. И добавил по-арабски: – Во имя бога, милостивого и милосердного.

За годы службы в Тимуровом войске он научился вести себя как мусульманин в окружении мусульман. Будда не обращает внимания на слова, сказанные из вежливости. Вежливость не спасёт его от участи раба, но, если повезёт, поможет посытнее набить брюхо. Мужчины устремили на него любопытные взгляды. Мимо проплывала земля. Болду развязали руки и угостили сушёной бараниной и чёрствым хлебом. Он старался по сто раз пережёвывать каждый кусочек. Знакомые вкусы вызывали в памяти воспоминания о прошлой жизни. Он проглотил угощение и напился чистой воды из протянутой ему кружки.