Нина Павловна произнесла это таким тоном, что сомнений быть не могло: она сожалеет, что так вышло.

– Мальчик был совершенно здоров, хорошо ел, отлично учился, был бодр, весел и ловок. Все шло, как прежде, – сказала она, – за одним лишь маленьким исключением: это был не Алик.

– В каком смысле – не Алик? – Михаил попытался усмехнуться.

– В прямом. Сначала, когда Маша сказала об этом Тане, а та – мне, мы обе решили, что у нее, прошу прощения, от переживаний крыша поехала.

– А что она рассказывала? – Ему сестра не обмолвилась ни словом. Но удивляться тут нечему – они ведь практически не общались.

– Много чего. Мария-то ваша была не из пугливых. Как говорится, палец в рот не клади: прямолинейная, шумная, языкастая. Любого могла на место поставить. Ее у нас даже некоторые БМП звали – боевая машина пехоты. За глаза, само собой. Вы извините, но люди удивлялись, как у них с Леонидом мог такой сын получиться. Леня тоже был боевитый, грубоватый. А Алик… – Нина Павловна замялась, подбирая подходящее слово. – Не обижайтесь, но вы ведь с ним почти не знакомы. Он был как ангел. Не от мира сего. Мухи не обидит, на редкость добрый, открытый ребенок. Он даже и не шалил никогда. Книжки читал, одну за другой, сам истории сочинял. Животных любил: кошки, собаки за ним по пятам ходили…

Ясно было, что сейчас Нина Павловна прибавит: Алик стал совсем другим, изменился. Михаил не ошибся: именно это она и сказала. Но, общаясь с племянником, Михаил ничего дурного в нем не замечал.

– Маша рассказывала, один раз взял и всем цыплятам головы поотрубал! Доставал одного за другим – и топориком раз, раз. Холодный стал, говорила. Улыбается как заводной, а глаза ехидные, злые… Да, чуть не забыла!

Нина Павловна поднялась со стула и быстро вышла из комнаты. Михаил поглядел ей вслед. Что она пытается сказать? Истории про мальчишек, про пещеру – зачем ему знать об этом? Совершенно непонятно, с какой целью эта женщина пытается настроить его против племянника.

Хозяйка быстро вернулась. В руках у женщины была фотография, и она протянула снимок Стрельцову.

В первое мгновение ничего необычного он не увидел. Фотограф крупным планом запечатлел троих мальчишек лет восьми. Они стояли на какой-то лужайке, возле разлапистого дерева, положив руки друг другу на плечи, и радостно улыбались в камеру. Ничего особенного, ребятишки как ребятишки.

Темноволосый мальчик, что стоял в центре, был чуть ниже своих товарищей. Более щуплый и тонкокостный, он отличался редкой красотой и правильностью черт. Этим мальчиком был его племянник Александр. Алик.

– Ничего необычного не замечаете? Приглядитесь.

Михаил стал послушно разглядывать снимок.

И увидел.

– Глаза, – изумленно проговорил он, поднимая голову. – Как странно, на этом снимке они почему-то темно-карие, почти черные!

– И на этом, и на всех остальных, которые сделаны до случая в пещере. Глаза у Алика были как уголечки, – подтвердила Нина Павловна. – А стали синие. Это было первое, на что обратила внимание Маша. Она все спрашивала врачей, мол, разве такое может быть? А те и сами недоумевали.

Но эта перемена была лишь первой, самой безобидной, как сказала Нина Павловна.

– Маша рассказывала, проснется ночью, а Алик рядом стоит. Просто стоит и смотрит. И дух от него тяжелый. Сырой могилой тянет. Она вскинется – чего тебе? А он захихикает мелко, как чумной, повернется и уйдет. Дошло до того, что она в свою дверь замок врезала. Да и вообще стала бояться с собственным сыном в доме оставаться.

«Что за чушь собачья?!» – досадливо подумал Михаил.