— … ещё на той неделе отдать обещалась, — продолжала рассуждать бабка Любка, ёрзая в мягком офисном стуле, — а у меня доход не такой, как у тебя, милок. Вон как вас обеспечили, гляди, что мебель, что обои на стенах — прямо царские палаты. Так что садись-ка ты на свой танк, да поезди, поищи Нютку. Авось найдёшь.
Танком местные метко прозвали служебный автомобиль.
— Вот с делами разберусь, и поищу. — Милиционер ткнул пальцем себе за спину, где на бежевой стене висели аккуратно прицепленные портреты. Эти лица не смогли бы занять первых мест на конкурсах красоты, даже в их провинциальной глухомани. Тёмные копии фотографий давали смутное представление о внешности и нелёгком жизненном пути пропавших без вести граждан.
— Энти тут давно висят, — бабка махнула рукой. Поднялась с нагретого сиденья, и пристроила на локоток клеёнчатую сумку с пришитым махровым цветком цвета электрик. — А денежки она одолжила ещё на той неделе…
Выпроводив бабку, Рамис вернулся к столу и вытащил из ящичка ключи от машины. Вовсе не деньги всполошили его соседку, уж он знал бабку. Раз прибежала, значит, неспроста. Бабка Любка пользовалась среди жителей посёлка авторитетом и слыла всезнайкой. Болтали даже, что она в молодости вовсю практиковала сглаз и приворотные зелья, но это уже была совершенная чепуха.
Закрыв отделение, он спустился с новенького крыльца, отделанного светлой плиткой. В дождь плитка немилосердно скользила, что уже послужило причиной множества синяков и шишек граждан, шутивших, что на крылечке отделения можно устраивать конкурс виртуозного мата. Рамис забрался в служебную машину.
Солнце припекало уж вовсе невыносимо, когда он остановился на развилке пыльной дороги. Накатанная её половина вела через поля к хозяйству. Другая часть, с проросшей травой колеёй, тянулась вдоль засаженного викой обширного участка земли. Виляла меж редких островков чахлых берёзок и пропадала из глаз у края лесопосадки.
Там, за полосой выстроившихся шеренгой лиственных деревьев, была граница района. Ну, не совсем граница. Меж землями соседних хозяйств лежало подобие нейтральной полосы. Это был кусок земли, густо поросшей лесом. Лес этот был жалким остатком того первобытного леса, который простирался когда-то, насколько хватало взгляда, и на чьей территории теперь расположились поля и фермы.
Теперь это была неровная полоса соснового леса, обрамлённая широкой каёмкой травы. Сразу за спутанным зелёным ковром, из которого торчали головки бессмертника, и жёлтенькие метёлки сорняка, высилась стена матёрых сосен. Здесь они росли не ввысь, а вширь. Их внушительные тела покрывали торчащие в шахматном порядке штыри веток, и плотная шкура коричневой коры.
В густой тени, начинавшейся почти сразу за стеной деревьев, пёрли из земли здоровенные шляпки боровиков. А ещё дальше смутно виднелись ряды выстроившихся в кружки ярко-рыжих лисичек.
Милиционер выбрался из машины в траву у обочины, потоптался, разминая ноги и рассеянно глядя на махровые головки цикория, густо торчащего вдоль дороги. Дальше ехать было бесполезно. Не в соседний же район дурная баба подалась?
Он глубоко вдохнул нагретый солнцем воздух, настоянный на травах и сосновой смоле. Повернулся к машине, и замер. Ожесточённо почесал крепкой пятернёй вспотевший затылок, отчего густые чёрные волосы встали дыбом.
Хлопнул дверцей машины, яростно морщась и шаря по карманам. Нет, бумажка осталась в офисе. Ориентировка на завёдшегося в соседнем районе маньяка пришла в прошлом месяце.
Повертел головой, и решительно двинулся вдоль кромки леса по густой, высокой траве, поднимая облачка пыльцы и толпы вспугнутых кузнечиков. Край леса стал забирать влево, солнце повернуло и скрылось за верхушками сосен. Ощупав сумку, висящую на боку, он нашёл лежащий в кармашке фонарик. Поправив хлястик и застегнув верхнюю пуговку рубашки, милиционер решительно шагнул под деревья.
Он стоял у края маленькой полянки, когда-то образовавшейся после падения большого дерева. Ещё виднелся остаток огромного пня в округлой яме, полной полусгнивших листьев и веток. Рамис обвёл глазами полянку и смачно выругался. Под массивными стволами, окружившими поляну, громоздились кучи мусора. Наполовину уйдя в землю, высился блок железобетонной трубы. Из его потемневшего от дождей бетонного бока торчали беспорядочно согнутые прутья арматуры. Трубу подпирали обрывки бывших когда-то металлическими листов, теперь проржавевшие в рыжую труху. За ними громоздились потерявшие первоначальный вид груды того, что было раньше вещами.
— Вот гады. И сюда уже добрались.
Он пнул в досаде ногой в добротном ботинке покосившийся железобетонный бок.
— Эх, где моя прививка от столбняка! — махнул рукой и шагнул в вяло спружинившую под ногой ближайшую кучу.
В весёлом отчаянии полез дальше. Пошатываясь, перебрался через груду остовов старых кинескопов, ухватился за ребро вставших домиком строительных панелей, переломившихся пополам, и образовавших шалаш. Шалаш напомнил Рамису древний сувенир, пылившийся на полочке у его бабушки. Сувенир из папье-маше назывался «Ленин в Разливе».
Милиционер чихнул, отёр вспотевшее лицо ладонью. Пролез в треугольный просвет между панелями. Под ногами затрещало, он пошатнулся и заскрёб пальцами по шершавой поверхности плиты, сдирая пыль и ветхую паутину. Потом под ногами провалилась земля, и он с тошнотворным ощущением падения в животе рухнул вниз.