«Дом восходящего солнца» – красивое, романтическое название одной из самых красивых песен раннего рока. Песни, для большинства меломанов прочно и навсегда ассоциирующейся с английской группой The Animals – гипнотическое гитарное вступление Хилтона Валентайна, завораживающее органное соло Алана Прайса и полный отчаянного трагизма голос Эрика Бёрдона.
Именно Animals прославили песню на весь мир, именно благодаря им ее узнала широкая Америка. Вышедший в США в августе 1964 года (в Британии в мае) сингл в сентябре оказался на вершине американских чартс. Именно тогда в Америке и заговорили о «британском вторжении». Да, Beatles практически безраздельно господствовали в американских хит-парадах уже с января, когда вышла первая американская сорокапятка[6] группы “I Want to Hold Your Hand”, и с февраля, когда они покорили страну своим выступлением на телешоу Эда Салливана. В апреле все пять первых строчек в американских хит-парадах занимали Beatles – успех беспрецедентный и неповторимый, о котором даже Элвис мог только мечтать. Но это все же был успех одной группы. Появление Animals c “The House of the Rising Sun” заставило говорить о «британском вторжении». Вслед за Beatles и Animals Дасти Спрингфилд, Rolling Stones, Kinks, Dave Clark Five, Zombies, Herman Hermits и другие стали «боевыми отрядами» бывшей метрополии, которые, как с некоторым изумлением и оторопью писала американская пресса, мгновенно, успешно и без единого выстрела провели повторную колонизацию Америки – пусть теперь и всего лишь культурную, музыкальную.
Парадокс, конечно же, заключался в том, что британцы победили Америку ее же оружием. Все они учились у Элвиса Пресли, Чака Берри, Бадди Холли и других американских героев раннего рок-н-ролла. Все они – особенно Rolling Stones, Animals, да и другие – были вскормлены на американском блюзе. Но нигде этот музыкальный бумеранг не был так очевиден, как в “The House of the Rising Sun”. По большей части британцы, восприняв американские влияния, преобразовывали их в свою музыку. Animals же, нисколько не смущаясь, взяли уже десятилетия обретающуюся в поле американской популярной культуры, перепетую многими исполнителями, в том числе и звездами, американскую песню и, лишь слегка обогатив ее завораживающе-гипнотической аранжировкой Алана Прайса, превратили ее в свой хит, завоевав попутно не только Америку, но и весь мир.
В 1937 году 22-летний исследователь и собиратель американского фольклора Алан Ломакс, куратор созданного десятилетием раньше его отцом фольклористом Джоном Ломаксом «Архива американской народной песни», странствовал в поисках песен по американской глубинке. Его не интересовали новые песни, он искал так называемые “floating songs” – плавающие, блуждающие песни. Песни эти кочевали по городам и весям (главным образом весям) провинциальной Америки, помогали трудиться сборщикам хлопка на плантациях Юга, отбивали ритм строителям железных дорог и развлекали зрителей так называемых medicine show – сохранившихся еще с колониальных времен бродячих цирков, в которых заправлявшие ими странствующие лекари, вместе со зрелищем навязывали публике и свои сомнительного качества снадобья. Ломакс, как говорил он сам, хотел «уловить демократический, межрасовый, интернациональный характер» американского фольклора. Он хотел задокументировать, описать и классифицировать звуковую среду повседневной жизни простого американского люда.
В шахтерском городке Миддлсборо в штате Кентукки он записал 16-летнюю дочь шахтера Джорджию Тернер, которая с собственным сопровождением на слайд-гитаре спела полутораминутный блюз о некоем манящем дьявольском месте – то ли борделе, то ли игорном доме в Новом Орлеане. Ломакс назвал песню “The Rising Sun Blues” и включил ее в изданную им в 1941 году антологию «Наша поющая страна», приписав юной Джорджии авторство текста. И лишь после этого он узнал, что его открытие на самом деле не открытие и что песня существовала задолго до того, как Джорджия Тернер появилась на свет. Оказывается, еще в 1933 году крохотный лейбл Vocalion издал «Rising Sun Blues» в исполнении двух чернокожих музыкантов раннего блюза Кларенса «Тома» Эшли и Гвена Фостера. Эшли рассказывал, что слышал песню от своего деда. Эшли и Фостер оба были родом из культурного региона Аппалачи, части одноименной горной системы, со своей совершенно уникальной культурной традицией. Аппалачи простираются от южной границы штата Нью-Йорк до северной границы Джорджии и Алабамы, и в этих богом забытых местах на протяжении столетий в почти нетронутом виде сохранились привезенные сюда ранними колонистами еще в XVII–XVIII веках традиционные английские и шотландские баллады. Таким образом, вполне можно предположить, что мелодия “The Rising Sun Blues”, автора у которой нет и которая считается народной, пришла в Америку из Британских островов, и достигший в 1964 году Америки бумеранг «Дома восходящего солнца» совершил путешествие через Атлантику дважды.
Как бы то ни было, публикация Ломакса обратила на себя внимание Вуди Гатри – трубадура американского рабочего люда, который записал песню в 1941 году. Через несколько лет вслед за ним последовал легендарный блюзмен Ледбелли, а на рубеже 1950–1960-х песню подхватило новое поколение левоориентированных певцов, сделавших фолк знаменем своего движения. В 1958 году песню записал Пит Сигер, в 1960-м Джоан Баэз. А в 1962-м в аутентичной, полуистеричной, хриплой блюзовой манере под акустическую гитару ее спел и включил в свой дебютный альбом Боб Дилан.
Вокалист Animals Эрик Бёрдон впервые услышал песню в одном из фолк-клубов своего родного Ньюкасла. Он и его группа обогатили ее своей электрифицированной аранжировкой, которая и сделала ее всемирно знаменитой.
По словам Джона Стила, барабанщика Animals, Дилан рассказывал ему, что когда он у себя по автомобильному радио впервые услышал версию английской группы, то выскочил из машины и со смесью восторга и зависти стал колотить кулаками по капоту. Именно это стало одним из важных импульсов случившегося с ним годом спустя перехода к электрическому року.
В рок-историографии “The House of the Rising Sun” в версии Animals принято считать первым хитом зарождающегося стиля фолк-рок. Обозреватель Би-би-си Ральф Маклин назвал сингл «революцией, навсегда изменившей лицо современной музыки». Один из самых авторитетных рок-критиков Лестер Бэнгс назвал версию Animals «блестящей переаранжировкой», а их исполнение «новым стандартом, родившимся из старой традиционной композиции». Песня входит во все существующие списки величайших песен всех времен и народов – от Грэмми до журнала Rolling Stone.
Легендарный статус песни заставил неутомимых исследователей искать в Новом Орлеане следы настоящего Дома восходящего солнца. Что это было? Бар, бордель, игорный дом, дешевый пансион? По одной из версий, песня – о девушке (следует напомнить, что в ранних версиях она часто поется от имени женщины), убившей своего отца, игрока и пропойцу, который избивал свою жену, и поется она в тюрьме, из окон которой видно восходящее солнце. По другой, так называлась клиника, в которой проституток лечили от сифилиса. В одном из путеводителей по Новому Орлеану указывается даже конкретный адрес – дом номер 1614 по Авеню Эспланада, где между 1862 и 1874 годами существовал бордель, названный по имени его хозяйки мадам Ле Солей Леван, что в переводе с французского означает «восходящее солнце». Есть еще немало не менее захватывающих теорий, но точного ответа найти так и не удалось, и тайна еще больше укрепила загадочный, мифический ореол вокруг песни.
SUMMERTIME
Непреходящая магия простой песни
Несколько самых страстных и преданных поклонников (правильнее, наверное, было бы сказать фанатов) гершвиновской “Summertime” (а имя им легион) создали в Facebook специальную группу, где они скрупулезно собирают все, которые им удалось найти (на 45 языках мира), версии песни и публикуют регулярно обновляемый результат своих изысканий. К тому момент, когда я заканчивал работу над книгой, летом 2021 года, чисто количественный результат выглядел так:
«На 00.00 по Гринвичу 1 мая 2021 года мы знаем о по меньшей мере 101 810 публичных исполнения песни. 86 029 из них были записаны. 73 932 из них в полном виде присутствуют в нашей коллекции».
Можно не сомневаться, что к тому моменту, когда эта книга попадет в руки читателю, число это еще вырастет. Боюсь, что все конкуренты – и “Yesterday”, и “My Way”, и кто там еще подбирается к вершине – тихо плачут в углу.
Тихая колыбельная, открывающая оперу Джорджа Гершвина «Порги и Бесс», превратилась за прошедшие с момента ее написания 85 лет в настоящий глобальный феномен. Как это чаще всего в таких случаях бывает, в момент создания шедевра никто о подобного размаха успехе не мог и помышлять. Тем более интересно взглянуть в историю, попытаться понять, что же стоит за “Summertime”, откуда, из какого исторического контекста она такая появилась на свет.
1920–1930-е годы прошлого столетия, окрещенные с легкой руки писателя Фрэнсиса Скотта Фитцджеральда «веком джаза», стали началом знаменательного процесса в американской истории, процесса культурной эмансипации негритянского населения страны. Задавленные рабством и последующими десятилетиями сегрегации, дискриминации и практически полного отсутствия доступа к образованию, по-прежнему воспринимаемые большинством белой Америки как дикари[7] чернокожие американцы лишь в начале века стали постепенно нащупывать свою собственную культурную идентичность. До этого их культура существовала почти исключительно в виде устной традиции, а отображение их жизни вмещалось в узкое прокрустово ложе между откровенным, полным ненависти и презрения расизмом типа «Рождения нации» и показным сентиментальным сочувствием образца «Хижины дяди Тома»[8]. Лишь на рубеже XIX-ХХ веков стали появляться первые единичные черные интеллигенты – писатели, художники, музыканты. Но только в 1920-е так называемый «Гарлемский ренессанс», или «Новое негритянское движение» (New Negro Movement), породил настоящий взрыв афроамериканской поэзии, литературы, музыки, живописи, моды и даже кино. Смысл и пафос движения состояли в высвобождении от сковывающего ярлыка «черного примитивизма» и обретения некоей пока еще трудно осознаваемой черной идентичности. Проблема «Гарлемского ренессанса» состояла, однако, в том, что по большей части он и порожденная им культура были замкнуты в рамках афроамериканской общины и лишь считаные единицы из белой интеллектуально-культурной среды обращали на него серьезное внимание. Однако именно это белое внимание – растущая популярность джаза, появление вдохновленной джазом серьезной композиторской музыки Игоря Стравинского и Дариуса Мийо и новая, посвященная черным «белая» литература сыграли решающую роль в культурной эмансипации афроамериканцев.
В числе этой новой литературы оказался опубликованный в 1925 году роман Дюбоза Хейуорда «Порги». И хотя сам Хейуорд принадлежал к потомственной плантаторской элите Юга, в своем романе он, как писал ведущий деятель «Гарлемского ренессанса» поэт Лэнгстон Хьюз, «сумел белыми глазами увидеть чудесную поэзию обитателей черных районов своего родного Чарльстона и сделать их по-настоящему живыми». А биограф Хейуорда назвал «Порги» «первым серьезным романом, в котором черные изображены без снисходительности».
В центре романа – история живущего в трущобах Чарльстона чернокожего инвалида Порги, который пытается вызволить Бесс из-под власти ее жестокого любовника, драг-дилера. В 1926 году с предложением сделать на этот сюжет оперу к писателю обратился 28-летний композитор Джордж Гершвин. Однако реальная работа над оперой началась только 1934 году – с того, что Гершвин, чтобы пропитаться «духом места», отправился вместе с Хейуордом в Южную Каролину. Тексты песен-арий писал его старший брат Айра, к тому времени уже опытный поэт-песенник, хотя тексты к самым знаменитым номерам, включая «It Ain’t Necessarily So» и «Summertime», написал сам Хейуорд.
Гершвин с самого начала хотел придать погруженной в гущу простого черного люда истории такую же корневую, окрашенную фольклорным колоритом музыку.