«Скоро поймешь. Не отвлекайся».
Я шел по дорожке и степенно раскланивался с окружающими. С кем-то — короткими кивками, с кем-то — более степенно, на миг задерживая подбородок почти прижатым к груди. Причем делал я это совершенно спонтанно и естественно — кажется, включилась пресловутая память носителя, который явно что-то понимал во всех этих пафосных телодвижениях.
Толпа в зале выглядела неоднородно. Сейчас я шел между просто, практично и неброско, даже, наверное, дешево одетыми людьми, чуть дальше одежда начинала походить на мое одеяние, ну а в центре зала можно было различить расшитые камзолы, разноцветные мантии, пышные платья…Блин, неофеодализм какой-то!
Постепенно я продвигался туда, где, прямо на дорожке, рядом с очень красивой женщиной, стоял статный мужчина в богатом камзоле, гвардейском нагруднике и черной мантии, с седой бородой и волосами. При взгляде на этих двоих в груди у меня потеплело.
«Лорд Эйвор и леди Тивора», — проговорил голос. «Родители Дэймона».
Ага. Понятно.
Мы вышли на то место красной дорожки, где она соединялась с центральным проходом, повернули и направились к «моим» родителям, продолжая кивать и раскланиваться.
— Эй! Дэймон! — послышался чей-то нагловатый, скрипучий голос. — Как дела, братишка? Удачной инициации! Не облажайся там!
Я повернул голову на звук, и почувствовал, как сознание затапливает ненавистью еще до того, как рассмотрел говорившего.
Слева, за спинами гвардейцев, стояла группа в одинаковых, черных с серым, одеждах с уклоном в милитари. А может, это и правда форма, откуда мне знать, как в этом мире одеваются военные? Группа большая, человек двадцать, и на всех надеты глубокие капюшоны, скрывающие лица. Поправка: почти на всех. Один из группы без капюшона — и именно ему его надеть и стоило бы.
Высокий и крепкий парень с огненно-рыжей шевелюрой, правильными, аристократическими чертами… Пожалуй, его можно было бы назвать красивым, если бы не одно “но”: красивой была лишь правая половина его лица. Левая же была изуродована жестокими шрамами, оставшимися от кошмарного ожога. Один сплошной рубец с пугающей пустотой глазницы.
И именно на рыжего был направлен поток безумной, практически осязаемой ненависти, поднимающейся из самых глубин моего естества.
Перед глазами мигнуло, и я на миг будто отключился. Из богато украшенного зала я переместился куда-то в другое место…