И, о кошмар… Вздохами страсти, издаваемыми пионервожатой Викочкой, жар ворвался в его уши, пробежал по позвоночнику, ударил в колени и руки. Кто же смел трогать её тело! Как она могла допустить такое?!
— Ах, она шлюха, ах гадина, да, как она посмела предать их с Виктором, позорница!!! — пронеслось в голове.
Недавний враг Виктор, сейчас был ближе родного брата, если бы тот, конечно имелся. Горе, клеит крепче любой радости.
Он немедленно пошёл на дискотеку, разыскать Витьку. Того нигде не было. Сколько он не спрашивал у товарищей, где можно его найти, всё было без толку. С прошествием пары десятков минут, немного улеглось и душевное состояние. Улеглось и стало добродушно посапывать. Ощущение того, что на самом деле, ему не так уж и плохо, бодрило приятным июльским ветром.
— Да, — думал он, — Витьку то, как она кинула, а? Молодец!
Он присел на лавочке под тем самым уже почти отцветшим кустом сирени и наслаждался наступившей ночью. Стрекотание цикад, яркие звёзды, шелест листвы, ласкали его истерзанную душу. Он чуть прикрыл глаза, и всё явственней до его слуха стали доноситься знакомые звуки поцелуев.
Теперь они, конечно не вызывали гнева и возмущений, но порождали безудержное любопытство. Он поднялся с лавочки и медленно, стараясь не хрустнуть веткой, стал пробираться за сиреневый куст.
Через несколько секунд, он вновь был в предшоковом состоянии. Там стояли и целовались, как в кино, Витька и Ксюша из параллельного отряда. Он вновь вышел на аллею, набрал полную грудь воздуха и шумно выдохнул.
Стояла глубокая ночь. По балконам лазали не спящие пионеры и мазали уснувших себе подобных зубной пастой. Всем было весело. Одному Давиду было грустно и одиноко.
Он не любил вспоминать этот случай. Каждый раз, как и теперь, от этого эпизода своей жизни, Давида передёргивало. Он поморщился, и воспоминания перенеслись в совсем недавнее прошлое.
Его ломало, и нужна была очередная доза. После нескольких «омоложений» в наркодиспансерах, мать ему больше не доверяла. Не рисковала выдать денег даже на хлеб, не отпускала с наличкой за солью.
Хотя, раньше, слепо верила, и даже сама давала на дозу, в надежде, что она последняя. Иногда, это было её страшное и самое сильное желание — «последняя» доза для сына, именно последняя. А ему нужен был укол, не мать, не бог, не жизнь, а только укол, только единственный живительный укол. Чтобы подышать, поесть, поспать, и все остальные «по».
Впервые столкнувшись с трудностью, возникшей из-за отсутствия финансов, он был в ужасе, но быстро нашёл выход. Вспомнил своего учителя Михаила, который говорил, что для того, чтобы найти бабки на герыч, нет никаких препятствий, кроме лени, да и та быстро проходит, лишь только начнётся кумар.
Он вышел на улицу, предварительно, так, на всякий случай, обшарив карманы, имеющиеся в доме. Но там давно уже ничего нельзя было найти. Мать пользовалась банковской карточкой, всё реже ночевала дома, и если появлялась, то изрядно выпившей. Для того только, чтобы рассказать своему обкумаренному чаду, о том, как он, подонок, сломал ей жизнь.
Давид попытался вдохнуть, как можно больше воздуха. Всё тело выворачивало на изнанку. Зачем же было тянуть до последнего! Ах, да он же пытался в очередной раз покончить с наркотиком и продержался целых двадцать четыре часа!
Додик зашёл к паре знакомых, но тех или не было дома, они так же находились в поиске дозы счастья, или же смотрели на него узкими зрачками, полными вселенского благодушия.
Выйдя в город, он побрёл на знакомые улицы, которые были известны каждому наркоману. Там сегодня тоже было, на удивление пусто. Лишь на одной из лавочек сидела девчушка, лет пятнадцати.
Глаза, зеркало души — это паспорт наркомана, обезумевшие от ломки, покрытые какой-то пеленой тоски и боли, они совсем не сочетались с дурацкой улыбкой напряженного лица.
Незнающему покажется, что просто сидит, какая-то девушка, и улыбается своим воспоминаниям. Но Давид понимал, что всё далеко не так. Он сразу просёк, что дама давненько без кайфа, а сейчас сидит и ждёт, чтобы кто ни будь, кто поймет её, помог достать порошок.
Несчастная, она, видимо, недавно подсела, благодаря какому ни будь дружку, который снабжал её герычем… А теперь, наверное, с дружком пасюля вышла.