— Папа и не подозревал, какую роль сыграет в его жизни его новая «как бы бабушка» — мать отчима, — продолжает Татьяна Геннадиевна. — Вера Николаевна, уже очень пожилая женщина, окончила в свое время, еще до революции, санкт-петербургскую Ольденбургскую гимназию, которая давала прекрасное образование девушкам из благородных семей. Она знала четыре языка и помогала папе с английским, когда он учился в университете.
Попечительницей петербургской Рождественской женской гимназии была принцесса Е. М. Ольденбургская (1845–1925), родная внучка императора Николая Первого, удивительно энергичная и деятельная женщина не только для своего времени, но и для всех времен и народов. Предметом ее мощной заботы становились те, кто без чьей-либо опеки вообще не смог бы жить: постаревшие учительницы и гувернантки, калеки, обучавшиеся ремеслам, солдаты, раненные в Русско-японскую войну и др., предметом попечительства — художники, в том числе самодеятельные, медсестры Красного Креста, автомобилисты, ученые-минералоги и талантливые девочки из благородных семей.
Принцесса Евгения, как о том сказано на сайте современной санкт-петербургской гимназии № 157 имени Е. М. Ольденбургской, так представляла себе цели и задачи воспитания девочек: «Помимо формально образовательных целей, преследуемых курсом средних учебных заведений вообще, женские гимназии могут и должны иметь в виду развитие духовных сил девиц сообщением именно того запаса знаний, который по практическому его применению в жизни необходим им как будущим матерям».
В этой-то уникальной гимназии еще до революции и училась Вера Николаевна Фёдорова, девочка из хорошей семьи, неродная бабушка Г. Н. Селезнёва, которая вместе со своим сыном Н. Н. Фокиным оказала огромное влияние на молодого Геннадия.
— Моя бабушка рассказывала, что папа с Верой Николаевной часто и всегда подолгу разговаривали, она ему очень много рассказывала о старом времени, о людях, обычаях, нравах, о литературе, — говорит Т. Г. Селезнёва. — Им было вместе очень интересно вплоть до того, что засиживались до утра. И папа оставался ночевать в этой маленькой трехметровой кухоньке, с ногами в коридор… Вера Николаевна была замужем три раза. У нее от сына Николая и его первой жены — внучка Людмила и две правнучки: Мария и Татьяна.
Вера Николаевна и ее дочь Ирина от первого мужа были блокадницами, пока их не вывезли из города по Дороге жизни, — продолжает Татьяна Геннадиевна. — Ее правнучка Маша помнит: ни сама Вера Николаевна, ни ее дочь Ирина никогда не ели холодец. Во время блокады они ремни вываривали, вот это и ели. Запах холодца, мясо для которого тоже долго варится, для них был просто жутким. До войны они жили в центре, в районе Невского проспекта. У Веры Николаевны с детьми была большая квартира с роялем. Вера Николаевна играла на рояле, Ирина играла на аккордеоне, Николай играл и на рояле, и на аккордеоне. Фокин был очень музыкальным человеком, симпатичным, веселым, остроумным. Очень потом уважал своего пасынка — моего папу.
Вообще Николай Николаевич был белая кость. Это в нем чувствовалось — порода. И у его мамы — тоже порода. В чем это у нее выражалось?.. Как мне рассказывали, «она была сама по себе», то есть самостоятельна, образованна и своеобразна.
Вот такие судьбы. Папа, конечно же, прекрасно знал о том, как живут окружающие его люди разного достатка, разного образования, разных слоев общества, разного отношения к жизни, в нем постепенно накапливались самые точные сведения о жизни народа.
Но вот что я хотела бы еще сказать о генетической линии Николая Николаевича Фокина, — замечает Татьяна Геннадиевна. — Люсе, его единственной дочери, сводной сестре моего папы, конечно, поначалу не везло. Она страдала. Мама ее умерла рано. А отец… Пока не женился на Вере Ивановне, моей будущей бабушке, он дочкой занимался мало. Но всё равно порода! Людмила Николаевна и ее дочери всё заново выстроили, всю свою жизнь. Живут большой крепкой семьей.
…Та самая правнучка выпускницы Ольденбургской гимназии Мария Наумова однажды призналась Татьяне Селезнёвой, что, когда первый раз увидела Гену Селезнёва, он ей очень понравился внешне. Она была тогда совсем маленькая девочка лет трех-четырех от роду и была по-детски к нему очень расположена. Геннадий ей с удовольствием подыгрывал, называл невестой. Внимательным был, из командировок им всем что-то привозил и не забыл их, будучи в поездке на Кубе. И у Маши, этой девчоночки, произошел взрыв жуткой ревности, когда он привел в семью некую Иру и познакомил всех с этой Ирой. Машенька сильно плакала, горько переживала, что реальная невеста оказалась другой. Была искренняя детская обида, которая со временем превратилась в яркое детское воспоминание.
Глава 4
Их опекали светлячки
— В него были влюблены все девочки райкома комсомола, — это вновь Валентина Карбаева. — Гена работал в идеологическом отделе инструктором, затем заведующим. Потом ушел в обком комсомола, и все загрустили. Точнее, загрустили не от того, что ушел, а потому, что Гена женился.
Но, грусти не грусти, ни у одной из девушек Выборгского райкома шансов, конечно, не было. Как и у других девушек.
Геннадий знал Иру Маслову очень давно. Не спешил. Однако для истории всё-таки окажется определяющим, что не спешила она. Никогда, ни единого раза Ирина явно не показала Гене, что он ей нравится. Она вовсе не хитрила, хитрость ей вообще не свойственна, но некая врожденная и присущая ей вечная женственность без прикрас и ухищрений, женственность от собственного достоинства, женственность для себя, а не напоказ, заставляла ее не демонстрировать свои чувства.
Но сначала они были совсем дети, кажется, конец восьмого класса. Оба жили в Ленинграде, а встретились в Чудском Бору. За их прогулками там наблюдали светлячки.
«Он к бабушке приезжал летом в Чудской Бор — это километров сто от Питера, — рассказывала Ирина Селезнёва журналисту „Российской газеты“, а ранее „Комсомольской правды“ Ядвиге Юферовой. — А я на каникулы ездила к маминой тетке в соседнюю деревню. На танцы в их Чудской Бор надо было три километра от нашей деревни идти. И эти три километра мы с подругой топали в резиновых сапогах. Доходишь до деревни, резиновые сапоги бросаешь в кусты, надеваешь какие-то туфли — и в клуб. Там то кино смотрели, то танцы были. А обратно, естественно, нас провожали ребята. Всю жизнь вспоминаю светлячков, их так много было вдоль дороги теми летними ночами. И куда сейчас они девались…»
Светлячки, наверное, пропали из-за того, что им некому стало светить светлыми летними ночами. У Гены уже не было школьных каникул, потому что он учился на токаря, работал, оканчивал вечернюю школу, потом ушел в армию. Ирина также оканчивала среднюю школу, 11-й класс, поступала в торговый институт на инженера-технолога.
И всё-таки хочется романтически думать о том, что те замечательные глазастые жуки, всерьез оснащенные специальными органами свечения, те чудскоборские светлячки не забыли юную пару и продолжали освещать жизнь Иры и жизнь Гены те несколько лет, что они почти не виделись. Геннадий, конечно же, не забыл Ирину, он даже как-то выбрал вечер, когда был совершенно свободен, приехал с друзьями к ней домой на Васильевский остров и пригласил гулять, но строгие родители не пустили дочь на прогулку из-за плохой оценки в дневнике. Гена уехал к себе в Осиновую Рощу, и после этого случая они действительно долго не виделись.
Из интервью с Ириной Селезнёвой: «Я уже училась в институте и опять с подружкой поехала к тетке в деревню. В автобусе она говорит: какой симпатичный парень едет. Смотрю, да это же Гена…»