Глава 12

Вскочить в последний вагон

Мы с Брайаном вернулись из Дании в эйфории. Вскоре после этого в Америке состоялась конференция по нуклеиновым кислотам. Там не было ни меня, ни кого-либо из йельской группы, а Гарри был. Брайан, отправившийся на это мероприятие, чтобы рассказать о нашей работе, дал мне занимательный отчет об обстановке.

Гарри изрядно любил лесть. Уже много говорили о том, что он неизбежно получит Нобелевскую премию за рибосомы. Одна девушка на конференции спросила Гарри, возьмет ли он ее с собой в Стокгольм, и попросила расписаться на ее значке делегата. За обедом Гарри изрек: «Проблема Венки в том, что он недостаточно долго этим занимается». Долго для чего? Чтобы считаться одним из лидеров? Я работал над рибосомами с самой постдокторантуры, то есть к тому моменту уже более двадцати лет. Было ясно, что еще до фактической расшифровки структуры был взят курс на то, чтобы сделать эту гонку токсичной.

Наш материал, отправленный в Nature, как обычно, передали троим анонимным рецензентам. Одним из них оказался Стив Харрисон, восхитившийся рукописью настолько, что не просто дал нам подробные рекомендации о том, как ее улучшить, но и раскрыл свое имя. Некоторые из его комментариев были слегка менторскими; например, он зачеркнул тот абзац, в котором мы описывали причины нашего прорыва, и сказал: «Не хвастайтесь!» Возможно, у нас началось небольшое головокружение от успехов.

На датской конференции поползли слухи, что мы уже отправили в Nature статью с нашими результатами. Как я и предполагал, из-за этого в других лабораториях началась суматоха: все стремились опубликовать отчеты о своих работах примерно в те же сроки. Вскоре после этого йельская группа отправила все в тот же Nature статью о работе над 50S, и журнал придержал нашу, чтобы оба материала вышли вместе. Хотя поначалу меня раздражало, что нас лишили особого места под солнцем, сейчас же я признаю, что статьи отлично дополнили друг друга. Они произвели своеобразный всплеск: новостные репортажи о них появились сразу в нескольких журналах.

Гарри также взялся за дело и вскоре предоставил в Science статью о целой рибосоме 70S. Конкурируют ведь не только сами ученые, но и научные журналы. В Science его статью опубликовали достаточно быстро, причем с большой помпой: в паре с ней вышла статья журналистки Элизабет Пенниси о рибосомной гонке. Всего месяцем ранее она написала короткий материал о наших статьях, вышедших в Nature, где практически мимоходом упомянула Аду и Гарри. На этот раз она хотела сделать текст побольше и стала говорить с разными людьми. Я предположил, что, если ей требуется авторитетный собеседник, чьи интересы лежат вне рибосомной проблематики, то она могла бы пообщаться со Стивом Харрисоном.

Однако Стив счел, что в своей более ранней работе Пенниси отозвалась об Аде неуважительно, и отказался продолжать общение с ней, предложив обратиться к Кену Холмсу, знаменитому биофизику из Института имени Макса Планка в Гейдельберге. Кен навсегда изменил мир структурной биологии, показав, что интенсивное рентгеновское излучение, генерируемое в синхротронах (устройствах, на тот момент используемых преимущественно в физике высоких энергий), может применяться и в дифракционных исследованиях. Он и Герд Розенбаум – блестящий, пусть и слегка необъективный и эксцентричный специалист по рентгеновской оптике и инструментам – сконструировали первый рентгенографический аппарат на синхротроне DESY в Гамбурге. Именно рядом с этим синхротроном Общество Макса Планка любезно обустроило лабораторию для Ады. Поскольку Кен наблюдал за трудами Ады, к нам он отнесся не слишком благосклонно. «Она проделала большую часть каторжной работы, – якобы заявлял он. – Остальные просто примазались. Им следует оставить Аду в покое». Я был шокирован и разочарован – подтвердились мои худшие опасения о том, как некоторые могут относиться к нашим наработкам. К счастью для нас, такая реакция была редкостью. Всего два года спустя, когда мне довелось познакомиться с Кеном лично, он лестно отозвался о нашей работе, и мы остались в хороших отношениях.

В своей статье Пенниси также цитировала Иоахима Франка, назвавшего меня «темной лошадкой» датской конференции. Он пытался сделать мне комплимент, имея в виду, что я взялся ниоткуда и удивил всех. Но этот отзыв фигурировал в одном материале с ремарками Кена, а вскоре мне довелось узнать и об отзыве Гарри. В этом я видел попытку принизить меня и выставить в качестве нахлебника. Естественно, поскольку я сознательно не говорил о наших работах, я едва ли имел право жаловаться на характеристику «темная лошадка». Но эти слова спровоцировали ехидство моих коллег, кто-то даже шутливо намекал на мой цвет кожи. Один приятель наложил мой портрет на черную лошадиную голову и сказал, что я могу взять эту картинку для логотипа на слайдах к моей лекции. Еще высказывалась идея уменьшить эту картинку до размеров точки в уголке первого слайда и постепенно увеличивать на следующих слайдах, так, чтобы лошадиная голова недвусмысленно вырисовывалась на экране лишь к концу лекции – в качестве отсылки к знаменитой сцене с появлением Омара Шарифа в фильме Дэвида Лина «Лоуренс Аравийский».

Когда я вдруг очутился в сиянии научных «огней рампы», это положение оказалось непривычным и некомфортным для меня. До реальной цели – полной атомной структуры – нам было еще очень далеко. Я считал, что между нами и йельской группой шла открытая гонка за получение первой атомной структуры рибосомной субъединицы, а Ада явно отставала.

Оставшиеся работники моей лаборатории вылетели в Брукхейвен из Юты, захватив с собой партию кристаллов, а я прибыл к ним из Англии. Мы собирались сосредоточиться на нескольких кристаллах, позволявших рассчитывать на высокое разрешение. Но даже с такой прицельной стратегией мы не улучшили имевшиеся карты. Выезд запомнился в основном тем, что в торговом центре Ширли немного южнее Брукхейвенской лаборатории я случайно потерял ключи от обоих автомобилей, взятых напрокат, и нам пришлось два часа дожидаться компанию, которая нас выручила. Стало ясно, что в Англии нам требовалось многое начинать сначала.

За время моего отсутствия Вера купила дом в Грантчестере, живописной исторической деревушке всего в полутора километрах от лаборатории, так что я мог больше не беспокоиться о домашних делах и полностью сконцентрироваться на работе. В LMB я получил четыре лабораторных стола в том самом помещении, где работал в период творческого отпуска вместе с Уэсом Сундквистом. Множество прежних сотрудников этой лаборатории снискали себе славу. Я стал готовить лабораторию к осеннему сезону, когда ко мне должны были подтянуться все остальные.

Я опубликовал вакансию лаборанта и взял на работу Роба Моргана-Уоррена, серьезного и спортивного молодого человека, имевшего черный пояс по боевым искусствам и только что окончившего университет в Бирмингеме. Первыми прибыли он и Эндрю Картер, и я посвятил их в основы приготовления рибосом. Нам с Эндрю предстояло разобраться, как использовать новую хроматографическую систему, и вскоре он взял эту работу на себя. Затем из Юты прилетел Бил.

Невозможно представить себе людей более несхожих, чем Бил и Эндрю. Выросший в академической среде Эндрю поступил в Винчестер, старейшую общественную школу в стране – общественную в британском смысле, означающем вообще не общедоступную, а очень даже частную. Оттуда он отправился в Оксфорд изучать биохимию, а потом прибыл в LMB для работы над кандидатской диссертацией. Хотя Бил являлся опытным аспирантом-старшекурсником с серьезным послужным списком, Эндрю был весьма уверен в своих интеллектуальных силах, явно не собираясь кому-то угождать. Глядя на свою команду, я думал, что сработать их будет не менее сложно, чем расшифровать субъединицу 30S.

Для Брайана это лето выдалось ярким как с профессиональной стороны, так и с личной: в середине лета он развелся. В какой-то момент он даже не знал, стоит ли ему ехать ко мне в Кембридж. И Бил, и Брайан достаточно сделали в Юте, чтобы можно было расстаться с этим проектом и перейти к следующему этапу карьеры, так что мне очень повезло, что оба они решились помочь мне завершить работу над структурой 30S. У меня на душе отлегло, когда Брайан все-таки приехал, усталый и издерганный летними событиями.

Рис. 12.1. Поступайте на работу в рибосомную лабораторию – и узнайте, где находятся все синхротроны мира (по данным карт Google, 2018)

Последним к нам присоединился Дитлев Бродерсен. Мы с ним пересекались в Дании, но конференция была настолько динамичной, что у нас почти не нашлось времени поговорить. Оказалось, что он не просто умница, но и многостаночник и превосходно справляется с чем угодно: от информатики до лабораторного труда. Еще он показал себя дружелюбным, приятным человеком с хорошим чувством юмора – эти его черты в течение следующего года выдержали суровую проверку.

Когда вся команда собралась, пришло время синтезировать кристаллы. Переезд – кошмар кристаллографа: немного иные источники химического сырья и минимальные температурные отличия в холодильных камерах приводят к отказу привычных методов. Нам удалось воспроизвести годные кристаллы, которые мы с Билом взяли в Брукхейвене, но продвинуться с ними почти не получилось.