Макурин это очень даже подозревал, поэтому спокойно сказал:
— Что же, если вы не прочитали, тогда я вам сам расскажу. Слушайте! Правящий ныне император Николай I, беспокоясь о народе своем и посоветовавшись с богомольцем своим, решил, что отныне в России всякий может молиться своему Богу открыто.
— Как это? — удивился тот же купец, по-видимому, старший из собравшихся здесь старообрядцев, — нас никто и преследовать не будет?
— Не будет! — решительно сказал Макурин, — а кто осмелится, так это он будет в косности своей и злое, а не от полномочий государственных.
— И печатать наши книги можно? — выпалил длиннобородый старик, до этого сердито молча сверливший столичного чиновника, видимо, ни капельки не веривший ему, а теперь вот не выдержавший, — открыто и без ограничений?
— За деньги сколько угодно, — хладнокровно сказал Макурин, — вы только узнайте сначала, есть ли в типографии нужный шрифт. И пожалуйста!
За спиной неожиданно раздались тоненькие всхлипывания. Он удивленно обернулся за спину — вроде, детей сюда не водил? Глянул и откровенно удивился — большой и сильный жандарм, которым можно было забивать, как гвозди, настолько он был, казалось, твердый и суровый — вдруг, как маленький мальчишка, стал всхлипывать.
— Жалко тятя не дожил, — пояснил он, — так и помер в сибирской ссылке, погиб за веру.
Вот оно ведь как — и жандарм был из старообрядческой семьи, но каким-то макаром ставший уже православным и потому попавший на государственную службу
— Погибших уже не воротишь, они сейчас на Небе отдыхают, — строго сказал Макурин, — а вот живым уже станет легче.
— Дак ить и спорить не надо будет! — пораженно удивился бородатый старик, знаток старообрядческих книг, — благодать-то какая!
— Господь наш один на Небе, а вот люди придумали различные ему формы и содержания, — твердо пояснил Макурин, — пусть их, молитесь, как хотите. Истинный Наш Бог и Вседержитель мне сказал, что он к этому относится спокойно, главное, чтобы не сатанисты были в душе.
— Ты разговаривал с Господом Богом? — недоверчиво спросил купец, — вот так просто, взял и говорил?
— Нет, конечно, — открестился от такого простого понимания Макурин, — я был там не в телесном облачение, а, значит, и языка не было, как говорить? И Бог не ведал русского языка. Как мне кажется, я общался с ним напрямую, через голову.
Так вроде бы. Более просто он объяснить не может, сам не понимает и их еще окончательно запутает. Прояснил твердо:
— Главное, Бога надо понимать не словами, а чувствами и веровать в него искренне. Тогда будет тебе легко и свободно.
Макурин говорил и не понимал, что стало вдруг со старообрядцами, жесткое противодействие как-то обернулось робкими попытками понимания. Уж потом жандармы, сами изрядно обалдевшие и оробевшие, сказали ему, что когда он заговорил о Боге, то вокруг его головы возник яркий и большой нимб. Как можно спорить с таким святым и божественным человеком?
А пока он с ними спокойно поговорил и даже помолился за Господа Нашего. Старообрядцы, понятно, привычно тянули свои обряды, Макурин свои, но помолились дружно.
Сказать, что одной это встречей было сломлено сопротивление и с той стороны, и с этой, нельзя, естественно. Старообрядцы по-прежнему боялись и, чуть что, сразу замыкались, сторонники же государственной религии по традиции обращались больше к административным мерам.
Но первые трещины он хорошо увидел. Монолита больше не было ни с той стороны, ни с этой. А больше Макурин и не ожидал. Сотни лет боролись, а он за час собьет! Только предупредил, что на обратном пути вернется, посмотрит. И не дай Бог ему будут сопротивляться!