В Москве, при ее масштабе, Макурин планировал побыть не менее недели. А пробыл более двух недель, да и то в последние дни уже твердо сказал, как приговорил: — до четверга следующей недели и все! И никто не уговорил — ни губернатор, ни влиятельная дворянская делегация. Ибо впереди еще Урал и Сибирь, а него жена, бедная, скоро будет рожать!

И то, заметил он, что некоторые хитрецы вздумали по второму и третьему разу приходить под его благословение. В этом ничего плохого для них-то нет, зато многие и по первому разу не приходили.

«Товарищи» эти прятались в толпе, даже парики зачем-то надевали. Глупые, он же по аурам их видит. Благословил пару раз… крестом. А дни-то идут. То есть, не то, что он совсем торопится, но не всю же жизнь он будет в поездке?

Еще одной некоторой проблемой стали жертвоприношения, так называемые милостыни. С этим он привык еще в Санкт-Петербурге. По его указанию в Священном Синоде была выделена статья доходов и расходов святоо, а при нем довольно большой штат чиновников. Но он не ожидал такого масштаба и разнообразия милостыни! Несли все — дворяне, чиновники, купцы, крестьяне, даже нищие. Короче все, кто побывал на проповедях и молитвах и что-то с этого получил. А ведь это миллионы людей! И православная церковь уже который век учила — обратился к Богу — отдай милостыню, хоть деньгами, хоть имуществом, даже крепостными людьми, а пожертвуй, ибо надо!

Святой сначала откровенно опешил, а потом решил, что он не революционер и нечего тут, хм прелестями крутить. Объявил, что милости им принимаются за одним исключением — сам святой для себя не берет. Церквям же и различным богоугодным учреждениям можно. Синод также принимает по статье 17 бюджета.

Купечество на этом не успокоилось, отрядило большую делегацию, как водится, с богатыми дарами. Что же делать? Купечество он, разумеется, благословил, дары — золотой сервис на сто с чем-то тарелок — принял. Но потом объявил, что пойдет это как именной дар московского купечества в церковный бюджета святого.

— Поймите, почтенные, и на Земле и на Небе я уже богат и знатен и мне уже ничего больше не надо, а вот простому люду надо, особенно детям и нищим, — разъяснил он купцам, — дарите им, и я буду вам расценивать, как подарки себе!

На эту встречу он специально пришел в служебном мундире со знаками действительного тайного советниками и регалиями министра. Купечество и оробело. Одно дело подносить хотя бы простому человеку, пусть и святому, а совсем другое — высшему сановнику страны! Попробуй ему откажи! Он ведь духовно очень высоко по сравнению их, что они заранее согласилось, но и в светской сфере!

Но наиболее проблемным и затратным по времени оказалось для него старообрядство. С XVII веке эту ветвь христианства, в о числе и в Москве, как только пытались согнуть. И лаской, путем дарования им возможности хорошо заработать, административно, кнутом и ружьем подавляя их и даже духовно, натравливая на них официальную церковь и не давая отвечать.

Все тщетно. Старообрядчество выживало и даже крепло. И государство ничего не могло сделать. Сгибая и, может быть, покупая отдельных их представителей, оно вынуждено было терпеть течение в целом.

Появление святого, как они обозначали поездку Макурину, они тоже поняли, как очередной шаг государства, которому они прямо никак ответить не могли, но пассивно, разумеется, собирались.

Что же, он был не против. На православные собрания, сборища, как отмечали их старообрядцы они, естественно, не показывались. Тогда он пришел сам и не на моления старообрядцев, туда бы его они не пустили ни в коем случае. Попросил приказном порядке к старообрядческим старикам (так он прозвал их про себя). Прошение в категорической форме было написано самим Макуриным, все равно лучшего не было, и на форме губернатора.

Конечно, они согласились, правда, только через два дня и, как он понял позже, яростных дискуссий. Впрочем, ему было уже все равно. Понимал ведь, как можно мирно согласиться с феодальным государством? Да беспркословно встав на колени!

На встречу с министром религий России — Макурин назвал себя официально и прямо. Дискуссий не будет, это станет встреча имперским администратора с поданными и те обязаны согласиться или отправиться в Сибирь на каторгу или в ссылку, в зависимости от уровня вины.

Принципиально уровень отношений был вырисован сразу — Макурин был в вицмундире со всеми наградами. Их было немного, но все они были высочайшего уровня, если они, разумеется, в них понимали. А даже и понимали, смотрели равнодушно и брезгливо. Государство, с их точки зрение, было бесовское, а значит и слуги тоже, как и всякие награды.

За ним, дабы не решили что-то злостное, шли здоровенные жандармы, высокие, плотные, с кулаками как кувалдами. Не побалуетесь!

Ну, ведь как? Думать мы вам запретить не можем, но вот заставить делать обязательно. Ругаться можете втихомолку сколько угодно, но проведете весь процесс полностью. Сами не станете гибкими религиозно, так дети будут.

— Императорский указ о свободе религий вы, скорее всего, не читали? — утвердительно спросил Макурин.

— Написать можно что угодно, — пробурчал бородатый купчина в красной поддевке. Андрей Георгиевич молча требовал продолжения и тот, после длительного молчания уточнил: — указы сии были отданы только в губернаторском доме, а мы туда не ходим.

«Вот ведь хитрюги здесь собрались. И столичные приказы как бы выполнили и информацию для самых заинтересованных не довели. А потом сообщат, — мол, не захотели старообрядцы в своей темной злобе».