Как раз в этот момент красавчик подошел к стойке и снял шлем, улыбнувшись своей люминаровой улыбкой – зубы я ему сразу вставил искусственные, чтобы не мучился. Виктория глумливо осклабилась. «Что-то не так?» – уточнил я. «Приятного отдыха». Несмотря на манерность Ури, которую никак не удавалось из него вытравить, мы больше походили на братьев, чем на гей-пару.

В маленькой комнате, где клубничный освежитель смешался с вонью сигарет, на столе ждало теплое сладкое шампанское, два фужера и тарелка почерневших фруктов. Убранство составляла большая двуспальная кровать с золотыми шишечками, телевизор на кронштейне под потолком, а также картина с пляжем, морем и кораблем у горизонта. Произведение было выдержано в ярких тропических цветах и представляло собой жемчужину китча, из тех, какие попадаются в подобных заповедных уголках. Вечерние облака раскинули павлиний хвост, холодеющий глаз закатного солнца неестественно ядовитого цвета пялился на девушку в красном купальнике, шедшую к воде. За опущенными жалюзи шумела дорога. По замыслу организаторов, всего этого влюбленным было бы достаточно, чтобы ощутить радость надвигающейся семейной жизни.

Пока Уриил молча раздевался, я удобно расположился у столика на лоснящемся стуле с обивкой в виде королевских лилий. Золотистой ящеркой выскользнул мой Самсон из ороговелой кожи комбинезона – его тело, закаленное тренировками, было прекрасно, я знаю каждый миллиметр этой смуглой оболочки. Эксфолиация сделала эпидермис гладким и эластичным, мышцы были хорошо проработаны, в отличие от оригинальных.

Я откупорил бутылку, закурил вишневую сигарету и забросил в ротовую полость кишмиш. Перед тем как закрыть дверь в ванную, Уриил пульнул в меня бесхитростным взглядом, и я вспомнил себя на детских фотографиях. То же щенячье сочетание доверчивости и застенчивости, то же ожидание чуда и бессознательное кокетство.

Малыш растет. Сейчас у него кризис семи лет – дети в это время проявляют замкнутость, раздражительность, чрезмерное внимание к внешнему виду. Неделю назад Ури потерялся, полтора дня не выходил на связь, раньше такого не было. После формального примирения молодой человек попросил денег на новые мотокостюмы, в чем ему было отказано. Я приготовил речь, которая могла бы размазать его по стенке. «Каждая следующая копия оказывается хуже предыдущей». «Я надеялся, из тебя выйдет мужчина». «Научись быть человеком, и я отпущу тебя на все четыре стороны…». Хорошо, что хватило мудрости не перегибать палку.

Уютно зашумел душ. Я проверил телефон, и на меня лавиной хлынули сообщения от охранной системы. Она предупреждала о перемещении двух объектов по территории, сопровождая сухую информации стоп-кадрами, полученными с тепловизионных камер. На черно-белых картинках были хорошо различимы Миша и Маша, которые, держась за руки, шли по аллее. Я ждал и боялся этого всю жизнь. Они долго плутали по внешнему периметру, пока не добрались до Центральной. Далее следовала раскадровка сцены скучного секса прямо на принтере, что сложно было не прочитать как символический ответ обиженной женщины. Памятуя фригидность Маши, мне было сложно в полной мере идентифицировать себя с исполнительницей женской роли в любительской пародии на испанский темперамент. Покончив с этим, Бонни и Клайд, Лелик и Болик, Чук и Гек нашли дорогой алкоголь в гримерной Варахиила, долго барахтались в бассейне Уриила, а потом чуть не разбили Будду Рафаила. Если по поводу истинных мотивов Машеньки я не сомневался, то вот скромняге-рамщику все-таки удалось меня удивить. Настя была лучшей, базовой, и первый репринт вышел ей под стать – краеугольный камень, поддерживавший здание: спокойный и честный. Как он смог пойти против того, что было ему предначертано, а главное, зачем? Утомившаяся парочка заснула в моей спальне на втором этаже с прекрасным видом на лес. Сейчас половина первого, и, скорее всего, они еще в лаборатории, дожидаются меня.

Вода в ванной выключилась, на пол лихо шлепнулась нога моего скакуна. Вот он со скрипом протер зеркальце, чтобы получше рассмотреть свою мордашку, и посушил волосы феном. За полупрозрачным стеклом мелькали очертания, и я поймал себя на мысли, что даже немного волнуюсь перед предстоящим объяснением. Наконец дверь открылась, из клубов пара явился он.

«У нас гости», – беззаботно произнес я, когда Уриил, отшвырнув полотенце на кровать, благоуханный и влажный, как букет пионов, подошел ко мне сзади, положил подбородок на плечо и заглянул в смартфон. «Кто это?» Его мокрые пряди щекотали мне шею. «Одна знакомая… мне надо кое о чем с тобой поговорить…»

Ури устало опустился на кровать, прищурил один глаз и посмотрел в щель жалюзи. Полосы фонарного света разлиновывали его тело: знал, как эффектно сесть, подлец. На гениталиях бриллиантовой россыпью искрились капельки воды. По нашей славной традиции в моем присутствии репринт был возбужден. Первобытное онемение, соблазнительная истома, отсутствие мысли делали его фигуру величественной, как в первый день творения. Я смотрел и не узнавал себя: крупный нос, расслабленные, красиво вылепленные губы, властная линия подбородка. Кто ты? Модель? Ангел? Идиот?

«О чем думаешь?» – «Почему я не убил его…» – «Брось. Мы это уже обсудили». Подсев на диван, я положил руку на круглое плечо, затем погладил по своей груди и животу. Уриил потянулся ко мне. «Нет, мы же договаривались. Не хочу перверсий. Для меня ты ребенок». Тогда он нервно скинул мою кисть на кровать, отвернулся к стенке и, поджав под себя ноги, застыл в позе эмбриона.

«Спать лег?! Вставай! – Я сбросил с него одеяло. – Сказал же, мне надо с тобой поговорить!» Репринт транслировал пассивную агрессию: безвольно сел на кровати, как болванчик. «Хорошо». – «Только не делай мне одолжений!»

Кое-как мы выбрались из номера, прошли мимо осовелой консьержки по пластиковому коридору к кафе «Берлога», где нас встретил услужливый труп медведя с ружьем в одной лапе и подносом сушек в другой. Работала у нас в академии одна вдова, талантливая таксидермистка, – мысль о том, чтобы оставить ей шкурку, всегда щекотала мне нервы…

Несмотря на то, что кафе пустовало, я автоматически направился к столику у окна, тому же, за которым разговаривал с Германом. Прекрасно осознаю каждый свой жест – например, в данном случае сказалось нежелание перемен. За окном начался дождь, редкие машины проносились мимо в капсулах собственного света. Ури был подавлен, предчувствовал беду, я не раз обращал внимание на то, что интуиция у него развита лучше моей, что связано с детским, мифологическим сознанием. Кроме генетики и прочитанных книг, есть еще что-то, делающее нас непохожими друг на друга. Исследование напечатанных существ станет основой будущей науки о принципах биоразнообразия. Я давно понял, что открыл своеобразный полиморфизм: создавая копию отжившего себя, человек сможет двигаться дальше, ни о чем не жалея. Ури долго листал меню, не в силах сделать выбор.

Я заказал ему морковного сока и мороженого, себе взял поллитра коньяка, после работы можно. Иногда представляю, что в какой-то момент мы сможем выпить и поговорить по душам. С облегчением выложу я из переполненных закромов все, чем богат, он же раскроет передо мной благоуханные тайны своего девственного внутреннего мира.

Когда официант принес заказ, я объявил Уриилу, что все это время скрывал от него связь с женщиной, которую звали Мария. «Почему?» – спросил он, аристократично попивая сок из трубочки. С точки зрения манер копия превзошла оригинал: вытянутая шея, осанка, как у графини, пальчик на излете, печальный профиль, в общем, нечто запредельное. «Ты бы глаза мне выцарапал». – «Сколько времени?» – «Сейчас?» – «Нет, сколько времени у вас была связь?» – «Какая разница?!» – «Ну, я же задал человеческий вопрос, симаймасита, – по-блядски закатил глаза он, – неужели так сложно ответить?» – «Долго». – «Двадцать лет?» Я залпом выпил первую рюмку, свирепо навалился локтями на стол, не по-доброму, ух, не по-доброму глядя на следователя.

Он сделал вид, что вернул самоконтроль. Нежно обводил шарики, собирая верхний подтаявший слой, и медленно облизывал ложечку – где только набрался этой похабени? Узнав, что Ури смотрит японское гей-порно, я отобрал у него смартфон, но было уже поздно.

А что, если я вижу собственные жесты? При моей преимущественной гетеросексуальности многие обращали внимание на фемининность, откуда ни возьмись проскальзывающую во мне. «Мы встречались… наскоками…» – выговорил я, когда в животе потеплело. «И все это время ты скрывал ее?». «Такова правда жизни. Ури, я тебя ценю. Не хотел портить с тобой отношения». – «Трус». – «Что ты сказал?»

Репринт взял салфетку, промокнул глаза, бросил ее на стол и откинулся на спинку. Мы договаривались никогда не устраивать сцены на людях, от этого зависела наша безопасность. Я жестко наказывал за истерики, но вот, наступает возраст, когда справляться все сложней.

«И как она?» – шмыгнул носом Уриил. «Чего ты от меня хочешь?» – «Ей это нравится?» – Я улыбнулся, потому что, как мне показалось, понял причины поведения репринта. С возрастом все больше замечаешь конструкции детерминизма. За свободной волей тут и там проглядывают железные тиски, колесики и винтики обстоятельств. Он боится, что его бросят, оставят на улице. Бедняжка никогда не жил один.

«Не знаю. Я не удерживал эту женщину. В любом случае тебе нечего опасаться, ты останешься со мной». – «Я больше не верю тебе…». Лицо Уриила откровенно дрожало, он пошел некрасивыми пятнами, смотрел в сторону и вверх, часто моргал, даже не смахивая слезы. Когда тучка прольется весенним дождиком, мир предстанет снова сияющим. Жаль только, что за барной стойкой мелькала чернявая голова подглядывающего за нами официанта. Не хотелось бы ни с того ни с сего пострадать за права ЛГБТ в придорожном мотеле.