Глава 5

Стояла середина лета. Прошло почти полгода, с тех пор, как в двадцать второй день первого месяца принцу Митиясу исполнилось тринадцать лет. Наследник стал совершеннолетним, и его мать, Нефритовая госпожа Дзюнси задумалась над поисками невесты для сына. Своими соображениями она поделилась отцом, левым министром, Фудзиварой Фуюцугу[47]. Мужчина согласился с дочерью, и пообещал посодействовать в подборе для внука достойной жены из рода Фудзивара. Наиболее подходящей кандидатурой ему представлялась дочь Фудзивары Ёсифусы, юная Акиракейко[48]. Единственным препятствием к браку был разве что возраст претендентки – недавно ей минуло всего десять лет. Но брак можно заключить и позже, когда Акиракейко станет совершеннолетней. Главное договориться с её семьёй и уладить все формальности.

В остальном же, жизнь во дворце шла своим чередом. Комати продолжала служить при дворе. Прошло чуть более полугода с тех пор, как она овдовела. Печаль по молодому и безвременно ушедшему супругу терзала её до сих пор.

Выждав некоторое время, многие придворные начали искать её расположения. Но опечаленная фрейлина всех отвергала, решив полностью посвятить себя службе госпоже Катоко и сложению стихотворений.

Её поэзия ещё больше вдохновила Аривара-но Нарихиру, на создание новых произведений. Хоть юноша пока ничего и не достиг на служебном поприще, его сочинения при дворе пользовались большим успехом.

…Тем временем, поэтические способности Комати прославились на весь императорский дворец. И даже сама Нефритовая госпожа Дзюнси изящной каллиграфией переписала особо приглянувшиеся ей стихотворения юной поэтессы и украсила сими свитками свои покои.

Госпожа Дзюнси настолько прониклась сей поэзией, что даже отдала личное распоряжение сохранить за фрейлиной отдельные покои, дабы Комати спокойно, в уединении, предавалась творчеству.

Саму же, Комати, пребывающую в печали, казалось, ничто не могло обрадовать… Поэтесса приняла достаточно сдержанно даже весть о долгожданной беременности госпожи Катоко, вызвавшая огромную радость среди остальных фрейлин (ведь в случае успешных родов их положение при дворе останется незыблемым).

…Однажды, Кэнси не в силах больше созерцать подавленное состояние подруги, прямо сказала:

– Комати, я понимаю тяжесть твоей утраты, но ты не можешь остаток жизни предаваться горю!

Поэтесса вяло посмотрела на неё.

– Я овдовела через три месяца после свадьбы, моя любимая сестра в далёкой провинции Дэва и крайне скупа на письма… Как мне не печалиться?

Кэнси виновато потупила очи долу. Она не знала, что ответить, как приободрить подругу. Если предложить Оно-но ответить на знаки внимания одного из многочисленных поклонников, предложение безусловно будет отвергнуто. А посредством написания стихотворений фрейлина и так пыталась отвлечься от гнетущих её разум тягостных дум…

Мысль пришла к Татибане сама собой:

– Комати, может, дабы отвлечься от горя, тебе попробовать написать новеллу? Или литературно обработать одну из легенд? – робко предложила она.

Подруга на миг задумалась. Звучало заманчиво, но к подобному вида творчества душа сейчас не лежала…

– Я подумаю над этим, – уклончиво ответила Комати.

Настал конец лета. Каори сидела в своём доме, в провинции Дэва, у приоткрытой сёдзи[49], выходящий во внутренний сад. Дни шли на убыль, и в это время года, на исходе часа Собаки, на землю уже спускался сумрак. Прохладный вечерний воздух проникал в комнату, неся с собой запахи сада и сырости. В зарослях кустарника, раскинувшегося напротив покоев женщины, прыгали небольшие птички, что-то оживлённо щебеча.

Почувствовав порыв сильного ветра, Каори затворила сёдзи. В комнате, освещаемой лишь несколькими свечами, стало темнее, и казалось, ещё прохладнее. Но звать прислугу, дабы они растопили жаровню, не хотелось.

Рядом с Каори стоял небольшой столик, на котором разместились тушечница, кисточка и лист бумаги, где женщина рассеянно вывела стихотворение: